Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

Кургинян Сергей Ервандович

Кому-то, конечно, приятно говорить, что «еврей Тальберг мешал нашему Соколову расследовать еврейские ритуалы в деле царской семьи». Но, как я уже говорил в части IV, Тальберг (а) не еврей (русское сознание очень интернационально по сути и потому подчас не понимает тонких отличий). Тальберг (б) был суперантисемитом и входил в узкий круг тех, кто распространял «Протоколы сионских мудрецов». Тальберг (в) потому и не хотел, чтобы Соколов разбирался с ритуалами, что знал: это разбирательство покажет, что ритуалы не еврейские, а совсем-совсем другие.

Теперь представьте себе, что кто-то надул пузырь «наш Соколов против

еврейского Тальберга». Потом — легкий укол: мол, Тальберг такой же еврей, как Будберг… или как Унгерн… И что происходит с пузырем? Кроме того, это все-таки наша история. Интересно же знать, что за ритуалы, если они были… В клубящейся, разорванной на части России ритуалы могли быть хоть каннибалистскими. И это не имеет решающего значения для оценки исторического процесса. Но ведь интересно! И не только в плане узко-историческом — в политическом тоже. Так почему не разобраться-то? Потому что всё «из слоновой кости»?

Глава II. «Корень скверн»

Пиама Павловна Гайденко — не отец Андрей Лоргус. Она в отечественной научной среде весьма серьезный авторитет. Все мы учились по ее книгам. Об экзистенциализме, в первую очередь, но и не только. Понятно, что в советскую эпоху кого допустили к возможности, цитируя обильно экзистенциалистов и излагая их мысли, публиковать что-то, того и читают. Как читали критику западной философии? Критическим духом проникались? Отнюдь. Читали, чтобы хоть таким образом приобщиться к этой самой западной (почему-то непереведенной и неопубликованной) философии. В этом было идеологическое убожище, которое я никоим образом оправдывать не намерен. Соответственно, кто печатал и хотя бы излагал — уже получал фору. Но Пиама Павловна пользовалась этой форой очень тактично. Излагала корректно. И все всегда это ценили и уважали.

Пиама Павловна, которую мы знаем по ее книгам об экзистенциализме, — это настоящий ученый. И в этом смысле — носитель советской традиции, сильная сторона которой была в строгости и эрудированности, в нормальной — глубокой и широкой — компетенции.

Пиама Павловна не меняла академическую деятельность на иной род деятельности, университетскую кафедру — на амвон. Она НАСТОЯЩИЙ доктор философских наук, НАСТОЯЩИЙ член-корреспондент Академии наук. И кому, как не ей, заведующей сектором философских проблем истории науки Института философии РАН, сказать что-то объективное и серьезное об этом самом хилиазме. Конечно, дистанция между хилиазмом и экзистенциализмом XX века (узкий профиль Пиамы Павловны) велика. Но не настолько, чтобы снизить ценность выступления на эту тему такого авторитетного философа, как Пиама Павловна Гайденко.

Ну, так вот. В январе 2000 года состоялись Восьмые Рождественские образовательные Чтения. Впервые в рамках Рождественских образовательных Чтений прошла конференция «Христианство и философия». Председательствовала на конференции П. П. Гайденко.

27 января 2000 года П.П.Гайденко в конференц-зале Института философии РАН прочла доклад «Апокалиптика, хилиазм и эллинская философия». Пиама Павловна обрушилась на хилиазм так же, как отец Андрей Лоргус — на развитие. И сходство здесь далеко не формальное.

Пиама Павловна не обсуждала хилиазм, а пригвождала его к позорному столбу в духе того самого «противодействия ремиссии революционных настроений». Пиама Павловна достаточно умна

для того, чтобы продвинуться дальше банальной дебольшевизации. И даже дальше дебольшевизации–2, являющейся, конечно же, не простым повтором дебольшевизации–1, а следующим шагом в очень определенном направлении. Творчество о. А.Лоргуса показывает, что это за направление. Ибо, как мы убедились, именно его деанаптуэзация (провозглашение развития скверной, родственной большевизму) представляет собой следующий шаг в направлении, задаваемом такими вехами, как дебольшевизация–1 и дебольшевизация–2.

Пиама Павловна движется в том же направлении. И, конечно же, делает еще один шаг на этом «большом пути». Отдавая себе отчет в том, что у родственных скверн (большевизма и развития) есть общий метафизический корень, она предлагает истреблять не бесконечные побеги, а этот самый метафизический «корень скверн». И в самом деле, что такое искоренение? Это именно истребление корня. Нащупав «корень скверн» (настаиваю — не скверны, а скверн), Пиама Павловна решила поделиться своим открытием с православной общественностью. Ее право.

Я не работал в Институте международного рабочего движения (как некогда Пиама Павловна). И тайна, в силу которой ученого может так привлекать задача искоренения, — для меня «за семью печатями». В моем понимании — это не научная, а инквизиторская задача. И вроде бы высоколобая советская общественность страдала от гнета обуреваемого инквизиторскими страстями сусловского партаппарата… Теперь этого гнета (который, не оправдывая, можно все же объяснить идеократичностью советского государства) нет. И идеократичности нет. Ну да ладно… Как говорится, дело вкуса…

Моя задача — рассмотреть концепцию «корня скверн», предложенную Пиамой Павловной, показать, что это еще один шаг на том же пути, который торит взявший некий след Лоргус. И, принимая подход автора (судить художника надо по законам, которые он сам разделяет и выбирает для себя), разобраться в том, насколько соблюдаются принятые Пиамой Павловной для себя нормы инквизиторской корректности. Она же — корректность в рамках ведения идеологической (не научной, а идеологической!) полемики.

Ведь борьба идеологий, в которую Пиама Павловна теперь включается не в силу гнета партаппарата, а по зову души, имеет свои нормы корректности. Даже если это война. Война не беспредел. Есть нормы ведения боевых действий. Соблюдаются ли хотя бы они? А если не соблюдаются, то в какой степени и почему? Куда нацелено острие удара, наносимого Пиамой Павловной? То есть номинально оно, конечно же, направлено в хилиазм.

Большевики хотели «рая на земле»… Кто его еще хотел? В чем традиция? Мне так все время хочется задать ответный вопрос: «А кто его не хотел? И как можно было его не хотеть? Или точнее — чего же должен был хотеть верующий человек так называемого «традиционного» общества?» Человек — единственное живое существо, знающее, что умрет, и продолжающее жить. Существо это может, конечно, сказать: «Вот и ладненько! Пожить надо в свое удовольствие… И — вовремя помереть…»

Но такое существо нельзя назвать религиозным. Религия — это ответ на вызов Танатоса. Человек будет добиваться бессмертия. Либо уповая на Бога. И тогда он религиозен. Либо уповая на Разум и науку как его порожденье. «Мама, — плачет ребенок, — любимый дедушка умер! Как мне смириться с потерей… И я… я тоже умру?»