Исцеление светом и цветом. Практическое руководство
Шрифт:
Доктор Штрайфф воспользовался сложным прибором под названием ретиноскоп, при помощи которого он направил пучок света в глаз репортера, чтобы наблюдать за отражением (или «рефлексом») света от сетчатки.
– Я хочу, чтобы вы представили себе, как играете в теннис, – попросил доктор Штрайфф.
Студент принялся строить мысленные картинки, а доктор Штрайфф заглянул в ретиноскоп; его лицо находилось приблизительно в пятидесяти сантиметрах от глаз ассистента. Прошло несколько секунд, все спокойно ждали. Доктор Штрайфф произнес:
– Вы только что ударили по мячу… Вот, снова ударили… И еще раз…
Я решил, что это такая шутка. Откуда Штрайффу было знать, когда именно испытуемый представляет себе удары
– И еще один удар… еще один…
Молодой человек начал смеяться. Мы все тоже засмеялись, хотя сами толком не знали, чему смеемся. Репортер воскликнул:
– Да вы точно угадываете, что я буду делать, за долю секунды до того, как я это представлю!
Кому-то это может показаться странным, но недавно в журнале «Пи-Эл-Оу-Эс Байолоджи» были опубликованы результаты международного исследования, в ходе которого обнаружилось: между захватом зрительной картинки и осознанием того, что видит глаз, существует небольшой зазор времени. Согласно ранее разработанной «теории квантовости времени», поддерживаемой рядом психологических и поведенческих экспериментов, наш мозг обрабатывает бессознательную информацию короткими «кадрами», а затем «склеивает» их, будто кинопленку. В результате мы воспринимаем происходящее как непрерывный поток сознательной информации.
Иными словами, мы испытываем стимул не тогда, когда получаем его, а гораздо позже, когда его осознаем («гораздо» относительно тех высоких скоростей, с которыми идет передача информации). Можно сформулировать иначе: наши глаза среагируют на свет намного раньше, чем он будет преобразован в сознательный жизненный опыт. Начиная осознавать те «едва заметные расхождения» между происходящим внутри нас и происходящим во внешнем мире, мы начинаем также и реагировать на все более тонкие и трудноуловимые оттенки жизни и в конце концов – видеть то, что для других остается невидимым.
Тогда я не сразу понял, но у доктора Штрайффа эта восприимчивость была отточена до предела, что позволяло ему замечать момент, когда свет, испускаемый ретиноскопом, встречался и смешивался со светом, излучаемым глазами испытуемого; в результате он предугадывал, что собирается представить себе репортер, за доли секунды до того, как тот осознавал следующую мысленную картинку, представшую перед его внутренним взором.
– Давайте попробуем еще раз, – предложил доктор Штрайфф.
Репортер продолжил свою воображаемую партию в теннис.
– Это был открытый удар, – сказал доктор Штрайфф, затем добавил: – Отличный удар слева! О, а вот это был удар сверху…
Так он продолжал комментировать еще какое-то время. Мы все были поражены. Когда эксперимент закончился, все заговорили сразу, забрасывая профессора вопросами. В тот день мне стало очевидно, что у видения существует аспект, не имеющий никакого отношения к проверке зрения или очкам. У меня в жизни регулярно случались ситуации, когда я предугадывал то, что должно было произойти, за несколько секунд до того, как оно происходило на самом деле.
Но я никак не мог понять, каким образом доктор Штрайфф, просто заглянув в глаза человеку, умел предугадывать то, что тот сейчас представит. Опыт настолько вдохновил меня, что я предложил профессору свои услуги в качестве водителя на время его визита, чтобы иметь возможность задать ему все возникшие у меня вопросы.
Через несколько дней в нашу клинику при колледже привели шестилетнюю девочку. Она начинала заметно отставать в учебе и отличалась сильной неуклюжестью. Родители считали, что всему виной плохое зрение. Как это проделал несколько дней назад доктор Штрайфф, я воспользовался ретиноскопом, чтобы заглянуть девочке в глаза. Затем я поместил перед ней несколько линз с разной оптической силой, продолжая изучать глаза через ретиноскоп. Обычно глаза пациента рефлекторно реагируют по мере того, как разные линзы меняют четкость расположенной перед ними таблицы для проверки остроты зрения. Но глаза этой девочки оставались почти неподвижными.
Неважно, что я пробовал, глаза не реагировали. Как будто ничто во внешнем мире ее не касалось. Я начал задаваться вопросом, а не пережил ли ребенок какую-то серьезную травму, «замутнившую» ей зрение.
Хотя я был еще новичком в оптометрии, я вспомнил, что читал в каком-то учебнике о том, как эмоциональные проблемы могут иногда провоцировать временную потерю зрения; феномен получил название «истерической слепоты». Когда мне стало очевидным, что очки тут не помогут, я снял свой белый халат, сел рядом с девочкой на пол и сделал то, чего никогда не делал раньше.
– Ты цифры и буквы знаешь? – спросил я ее.
Она кивнула.
– Отлично, тогда давай поиграем! Я буду пальцем чертить у тебя на спине какую-нибудь цифру, ладно? А ты попробуй угадать какую.
Осторожно, указательным пальцем, я «начертил» у нее на спине цифру 1. Девочка казалась сбитой с толку. Тогда я повернулся к ней спиной:
– Давай наоборот. Ты будешь чертить, а я угадывать.
К концу этой сессии я уже начал замечать перемены. Как будто ребенок приоткрыл дверь и впустил меня в свой мир. Она доверилась мне, потому что я ей продемонстрировал, что она может «видеть» не только глазами, но и ощущениями. Глаза ее немного посветлели, она начала правильно угадывать буквы и цифры. Так мы продолжили работать еще пару недель. Через десять сеансов я уже «писал» у нее на спине слова, состоящие из трех букв, и двухзначные цифры, и почти всегда она угадывала правильно. Она могла проследить глазами за брошенным мячом, пройти по гимнастическому бревну, а острота зрения у нее достигла уровня 20/20 [3] . Очевидно, девочка начала видеть мир иначе. И я вместе с ней.
3
В англоязычных странах остроту зрения обозначают простой дробью: в числителе стоит расстояние, с которого проводят исследование (обычно 20 футов, или около 6 метров), а в знаменателе – расстояние, с которого абсолютно нормальный глаз видит наименьший знак специальной таблицы, правильно прочитанный исследуемым. 20/20 – это нормальное зрение (1.0, или 100%).
Позднее я создал собственный метод работы с пациентами. Я просил их выполнять различные задачи и наблюдал за их глазами. Пациенты читали, решали в уме арифметические задачки, визуализировали картинки. Как я и ожидал, зрачок сжимался и расширялся в ответ на изменения в световом освещении, будто дышал. А вот чего я не ожидал, так это того, что каждый раз, когда человек внутренне напрягался, зрачок сужался, а свет, излучаемый глазами, тускнел. Похоже было, что именно это напряжение вызывало туннельное зрение и непрозрачность зрачка. Когда человек переставал напрягаться, зрачок резко расширялся и наполнялся светом. Разница была очень заметна, к тому же зрачок реагировал мгновенно, ведь он отвечает не только на внешние стимулы, но и на любые сенсорные или эмоциональные изменения, происходящие внутри автономной нервной системы.
Всю жизнь у меня были проблемы с чтением, а значит, всю жизнь я слышал, что нужно «стараться изо всех сил» и «напряженно работать». И вдруг я осознал, что мы устроены таким образом, чтобы прекрасно функционировать либо с минимальными усилиями, либо вообще без них. Я начинал осознавать, что весь наш потенциал балансирует на тонкой грани между грамотным приложением усилий и естественным ростом и развитием без всяких усилий.
Фотографии, которые вы видите ниже, были сделаны с разницей в несколько секунд и иллюстрируют перемены в реальном времени, происходящие в глазу ребенка.