Исцеление
Шрифт:
— Извини.
— Да нет, я не хочу, чтобы ты извинялся… Я имею в виду, мы оба… В смысле… Мы взрослые люди, всякое может случиться…
— Ты жалеешь?
— Нет. То есть… Ничего же страшного, верно? — она неуверенно улыбнулась. — Просто один поцелуй.
Он молчал, не пытался спорить, и она решила, что выбрала правильную тактику.
— Я не собираюсь что-то раздувать из этого, не переживай, — продолжила она. — Если тебе сейчас не хочется меня видеть, я уйду. Но я не хочу, чтобы этот… инцидент… Ну, чтобы он что-то изменил между нами. Я имею в виду, мы неплохо общаемся с учетом нашего прошлого. Подружились. И тебе нужна помощь с Никитой…
Он по-прежнему
— В общем, — подытожила она, вытирая внезапно взмокшие ладони о платье. — Думаю, сейчас не стоит усложнять. Что скажешь?.. Нет, если тебе будет лучше, я уйду…
— Нет, — прервал ее Паша. — Останься. Если можешь. Пока Катя не приедет.
— А когда она?..
— Через три дня.
— Договорились. Завтра только метнусь домой, возьму кое-какие вещи, — она нарочито бодро расправила плечи.
— Ника? — окликнул он ее, когда она уже шагнула в коридор.
— Да?
— Только если не хочешь ничего не усложнять, сделай, пожалуйста, чтобы я больше не видел тебя в красном.
Ника поторопилась исчезнуть в полумраке коридора. Больше никаких намеков! Она здесь ради ребенка, обычная человеческая взаимопомощь. Просто она давно ни с кем не встречалась, а тут весна, гроза, замкнутое пространство и вполне себе симпатичный Паша. Предсказуемо, но не смертельно.
Однако на следующее утро, после ночи, разбитой на короткие урывки сна и качания ребенка, сбежав домой за вещами первой необходимости, Ника решила обеспечить себе дополнительную безопасность. Ей нужен был буфер. А кто мог отбить Паше всякое желание что-то затевать? Кто бы неустанно напоминал о неприятностях из прошлого? Кто был против их общения с Исаевым? Конечно, Лена Макарычева. И, довольная своей находчивостью, Ника пригласила подругу к Паше на вечерние посиделки.
День еще можно перетерпеть: то прогулка, то игры с ребенком, то готовка… А вот вечер она уже провела с ним наедине, и больше не собиралась. Лена наверняка поругается с Пашей, они друг друга на дух не выносят, и некогда будет присесть, их разнимая. Никакой романтики. Так надежнее.
Лена согласилась с явной неохотой. Она бы предпочла после работы завалиться с девочками в караоке, а не сидеть дома, да еще у Исаева, да еще и с маленьким ребенком. Но дружба для нее всегда перевешивала остальные доводы.
Вдобавок Ника позаботилась о своем внешнем облике. Убрала всякий намек на соблазнительность: залезла в недры гардероба, извлекла мамины подарки, которые та исправно подносила каждый праздник, чтобы дочь рано или поздно встала на путь добропорядочной девицы. Байковые и ситцевые ночнушки до пят, теплые носки с начесом, домашний костюм с подсолнухами, призванный задавить либидо на корню, и даже милейшие тапки с задником. Словом, все, что согревало женщину и остужало мужчину. Белорусский трикотажный бромозаменитель. Туда же пошло и заботливо купленное на рынке нижнее белье. Последний рубеж, который непременно спас бы Нику от грехопадения, если бы Паша вдруг сорвал с нее просторную сорочку в мелкий василек. Практичное, телесного цвета и без косточек, с трусами из самого что ни на есть натурального хлопка, которые при желании можно натянуть до груди. В этом облачении Нике было не страшно даже идти домой темной безлунной ночью через подворотню.
Заплела сиротскую косу, косметику для верности оставила дома, и отправилась обратно к Исаеву, уверенная, что теперь-то между ними за эти три дня ничего не произойдет.
Фокус сработал: Паша окинул ее насмешливым взглядом, буркнул что-то себе под нос, и они поволокли Никиту на улицу. Лифты, которыми
Проблема в том, что затолкать в них коляску не представлялось возможным. Ника с Пашей корячились и так, и эдак, запихивая шасси то под одним, то под другим углом. Затея выглядела провальной с самого начала, но ведь раз есть в доме лифт, грех им не воспользоваться. Исаев отказывался верить, что ему придется спускать племянника по лестнице, поэтому из чистого упорства минут двадцать корпел над устройством шасси и научился-таки его складывать. Потом двумя ходками спустил сначала Нику с колесами, потом съехал с ребенком в люльке сам и еще четверть часа, изобилуя фольклором, собирал конструкцию обратно. Вопрос о том, не было бы проще просто аккуратно отнести коляску по лестнице, он ответом не удостоил. Просто вышел из подъезда, красный, мокрый, но гордый, как двухглавый орел, и невозмутимо покатил перед собой ребенка.
За время прогулки Паша будто впервые увидел свой район. Все рассказывал взахлеб, что не было раньше этой детской площадки, и вместо булочной почему-то открыли фотоателье, и скверик он помнит еще саженцами. Не будь Никиты, он не скоро бы еще прогулялся пешком.
В хлопотах о малыше день пролетел незаметно. Ника даже не успела накрыть стол с закусками к приходу Лены, чего с ней отродясь не случалось. Уж если кто и был в этой жизни мисс Пунктуальность, то только Карташова. Ей порой в кошмарах снилось, что она куда-то опаздывает. Просыпалась в холодном поту и заводила будильник на полчасика пораньше. И тут вдруг Макарычева трезвонит в дверь, Паша пытается втиснуть ребенка в загадочный комбинезон с миллионом кнопок, а Ника стоит посреди всего этого безобразия с одной лишь сырной тарелкой на столе.
К счастью, все утряслось быстро. Лена подхватила инициативу на кухне, Ника выпутала ножку детеныша из рукава, и не прошло и часа, как вся компания разместилась в большой комнате за журнальным столиком, предоставив Никите наблюдать за пиршеством из-за сетки.
Карташова просчиталась в одном. Сама она в трикотажном костюме могла бы слиться с пейзажем в широких русских полях, а Лена после работы готова была сию секунду пойти пить кофе на Елисейских полях. Узкие синие брючки, летящая шелковая блузка из последней коллекции, нарочито небрежная укладка на золотистых локонах… И все бы ничего, но Паша вдруг принялся вести себя по-джентльменски. Ни разу не назвал Ленку Макарихой, не подколол, с интересом слушал ее мелодичную, но совершенно беспредметную болтовню, подливал вина и накладывал закуски. При этом еще и сам, сославшись на срыгивание Никиты, переоделся в рубашку, закатал рукава и не упускал случая поиграть мышцой.
Ника опешила. То и дело ловила пристальные взгляды подруги, устремленные на Исаева. И неплохо было бы напомнить ей о договоре насчет неприкосновенности чужих парней, но Ника даже себе еще не призналась в каких бы то ни было чувствах к Паше. Конечно, целовался он, как Бог, но кто знает, вдруг этому всех учат в меде? Может, она просто путает благодарность с романтикой? Он ведь не стал ее разубеждать в том, что им не стоит продолжать позорную сцену на кухне, значит, ему и самому не уперлось. Ей, что ли, должно быть больше всех нужно? Вот еще! Не станет она вести себя, как собака на сене, и мешать людям, если между ними начинается что-то серьезное.