Исцеляющая любовь
Шрифт:
— Прекрати свою надгробную речь! — криво усмехнулся Беннет. — Побереги красноречие до того момента, как я улягусь в гроб.
Он сжал руками виски и сказал:
— Боже мой, как же болит голова! Должно быть, от наркоза. Или вы мне что-то подмешали, а? Мне нужно подышать.
Он подошел к двери на террасу и подергал ручку. Она не подавалась. Он потянул опять.
И тут понял, что ее запер Барни. Он повернулся к ДРУГУ:
— Очень предусмотрительно, Ливингстон! А тебе не кажется, что если мне вздумается
Потом едва слышно добавил:
— Я и так уже труп.
Барни поднялся и встряхнул друга за плечи.
— Нет, Беннет, ничего подобного! Тыжив! Ты, главное, прекрати себя жалеть и сядь, поговорим. Давай лучше подумаем, что тебе теперь предпринять.
— Первым делом я подам иск на весь штат Коннектикут, — зло объявил Беннет.
— А потом?
Беннет сел и с отчаянием помотал головой.
— Не знаю, Барн, — ответил он тоном, полным безысходности. — Я в самом деле не знаю, что мне теперь делать. Помоги мне! — Он поднял голову. — Пожалуйста!
Барни уселся напротив.
Знаешь, приятель, не следует врачам лечить своих близких. А ты для меня как брат. Так что будем считать, что сеанс неофициальный.
— Ладно, Барни, — сухо ответил Бен. — Говори свое братское слово.
— Во-первых, ты действительно прекрасно знаешь медицину. И можешь превосходно работать практически в любой специальности. Это если отбросить эмоции и рассуждать рационально. Ты сейчас слишком озлоблен, Бен. А психиатрия в таких случаях предлагает только один выход.
— И какой же?
— Судебную медицину.
По лицу Беннета было видно, что Барни попал в точку.
— Барни, — смущенно вставил Хершель, — а почему ты ему именно эту сферу предлагаешь?
— Мистер Ландсманн, — ответил тот, — судебная медицина — одна из самых сложных медицинских специальностей. — Он перевел взгляд на своего друга и продолжил: — Но я знаю, что мой приятель Бен легких путей не любит. И у него все для этого есть: знания, быстрота реакции, а главное — мужество, какое требуется для решения любой загадки. Ну, что скажешь? Может, подумаешь? Это тебе посложней любой хирургии будет!
Пока Барни разъяснял особенности работы судебного медэксперта Хершелю, Беннет рассуждал про себя:
«Эй, ребята, это же означает еще три года учебы! А может, и все четыре. Зато в результате ты станешь врачом из врачей и юристом из юристов. И у тебя будет то, чего так жаждет твоя натура, — борьба».
Беннет сидел, опустив голову, а Барни с Хершелем ждали его реакции.
— Пап, ты-то как думаешь? — спросил он.
— Я не могу брать на себя смелость что-то советовать, Бен. Могу только высказать свое мнение, а ты уж сам решай. Но мне кажется, это хорошая идея. Все зависит от того, готов ли ты снова сесть
— Ну, не совсем сначала, пап. Можно рассматривать это как очередную ординатуру.
— Так ты не против? — волновался Хершель.
— Пожалуй, нет. Если пойму, что у меня хватит на это духу.
— Отложи до утра, Бен, — посоветовал Барни. — За ночь ничего не изменится — только твое настроение, будем надеяться. Верно?
— Верно.
Хершель оделся и распрощался.
— Я снял номер в «Парк-Плаза». Пойду попробую поспать. На завтрак принесу вам горячих булочек. Я по дороге пекарню заприметил.
Он ушел, и Беннет сказал:
— Ладно, парень, можешь идти.
— Еще чего! — возразил тот и отшутился: — Я тебе ужин купил, между прочим. Так что ты мне должен ночлег.
— Сумасшедший аналитик! Все еще подозреваешь, что я могу что-нибудь выкинуть?
— Нет, — замахал руками Барни. — Я просто не хочу, чтобы… — Он осекся. Другу надо говорить правду — Да, Ландсманн! Самый тяжелый момент для тебя еще не миновал.
— То есть?
— Тебе надо выспаться. А там только начнется…
— Что именно?
— Завтра утром ты проснешься, и надо будет взглянуть в лицо жизни. И это будет самый тяжелый момент.
— Хорошо, дружище, ты, наверное, прав.
Беннет положил другу руку на плечо, и они вместе вернулись в квартиру.
Барни спал хорошо и проснулся только в седьмом часу. Он не пытался снова уснуть, а поднялся и прошел на кухню, чтобы выпить кофе и навести порядок в собственных мыслях.
Он взглянул на террасу и увидел Бена. Тот стоял неподвижно, глядя на город.
— Привет, Ландсманн. Кофе хочешь?
Беннет не ответил. Он был в каком-то трансе.
— Занятно, — сказал он. — Отсюда виден весь госпиталь. Я на него смотрю с самого рассвета. Отсюда он почему-то похож на гигантскую гробницу. Да он такой и есть — там я похоронил лучшие десять лет моей жизни.
— Бен, у кошки девять жизней, — ответил Барни. — А ты у нас самый настоящий кот, так что восемь у тебя еще в запасе.
Бен не шевельнулся. Теперь он смотрел на трущобы, начинающиеся за больничной территорией.
Ты был прав, — тихо сказал он.
— Насчет чего? — Барни протянул ему чашку кофе.
— Я бы вчера сиганул, Барн. Значит, ты настоящий психиатр. Ты умеешь читать мысли.
— Бен, это не является профессиональным навыком. Это срабатывает только с друзьями.
— А знаешь что? — продолжал Беннет, по-прежнему глядя на спящий город. — Только три причины удержали меня от прыжка — папа, мама и ты.
Они сели пить кофе и стали обсуждать проблемы спорта.
В половине восьмого пришел Хершель. Пакет в его руках, напоминающий рог изобилия, источал запах свежей сдобы.