Исчезновение

Кормье Роберт

– Она собиралась открыть парикмахерскую в Монреале, - как-то сказал я отцу, когда он говорил о том, что никто не знает, как с нею связаться.

Губы отца искривились в презрении.

– Розана откроет бизнес? Бред собачий. Вероятно, она где-нибудь в полной готовности в чьей-нибудь постели.

Лежа на кровати, я вслушивался в звуки приходящих и уходящих, чтобы побыть у гроба в течение ночи. Голоса спорили внутри меня.

«Ты убил его».

«Сердечный приступ. Бернард умер от сердечного приступа».

«У восьмилетних не бывает сердечного приступа».

«Редко, но бывает», - как сказал

доктор Голдстейн».

«Доктор Голдстейн так же может ошибиться. Он – не Всевышний».

«Бернард всегда был очень худым».

«Это – не повод для смерти».

«Пожалуйста, оставь меня одного».

«Нет, я не оставлю тебя, потому что здесь – твоя вина».

Спор начинался с малого, и в течение ночи голос внутри меня предъявлял мне обвинение за обвинением. Я начинал дрожать от ужаса, потому что голос был мной, а я был этим голосом.

На протяжении дня, я скорбно подходил к гробу и становился на колени. Я проговаривал молитвы за его упокой, стараясь не смотреть на неподвижно лежащее в гробу тело Бернарда. К вечеру на второй день я заставил себя посмотреть на него. Его плоть начала менять окраску, стала бледней и вместе с тем темней. Черты его лица, казалось, стали грубее – губы распухли, ноздри округлились. Он изменялся на наших глазах, но никто ничего об этом не промолвил и слова. Может быть, никто этого и не заметил, а, может быть, Бернард изменился лишь только для меня. Я выбежал из комнаты, наполненной душными запахами увядших цветов, в которой еще было и очень тесно.

Дядя Аделард нашел меня под навесом.

Он сел на старый стул из кухни, который отец выставил, чтобы выкинуть, потому что его ножки уже шатались. Он посмотрел на меня. В его глазах была все та же застарелая печаль, которая так хорошо мне была известна, и мой гнев покинул меня, и оставив после себя пустоту.

Первое время я не знал, как приблизиться к дяде Аделарду, чтобы рассказать ему обо всем, что произошло. Он бы на многое мне ответил. Но теперь я колебался.

– Когда умер дядя Винсент… - начал я.

– Да… я знаю, что ты сейчас чувствуешь, Пол. Он был моим братом так же, как и Бернард был твоим…

– В тот день на кладбище… - пытался я взять себя в руки.
– Вы сказали, что Винсент умер, потому что вы… - и я почти добавил: «Из-за исчезновения». Но я промолчал.

– Я долго винил себя, Пол, - продолжил он. – И, кажется, продолжаю себя винить. Но я свыкся с этим…

– За что вы себя вините?

– За то, что я не сделал ничего, чтобы ему помочь. Он страдал от адской боли, но держал это в себе, никому об это не говоря. Он сказал об этом только мне, заставил поклясться, что никому не расскажу. Он проснулся среди ночи, обнял меня и сказал: «Не говори Папа …», и я не сказал никому, а должен был рассказать отцу. Я использовал исчезновение, чтобы ему помочь…

– Помочь исчезнув?

– Я использовал исчезновение, чтобы пробраться в «Аптеку Лакира» и найти одно лекарство. Я о нем слышал. Оно называлось «Паригорик», в нем содержался один наркотик для снятия боли. Я нашел «Паригорик» и принес ему. Он уснул. И знаешь, Пол, я не думал, что боль была настолько сильной, чтобы он от нее умер. Его измучила боль, и он только хотел, чтобы я помог ему, и чтобы никто об этом не узнал. Если это могло сделать

его счастливым, то я был рад поступить именно так. Ранее я использовал исчезновение, чтобы приносить ему игрушки, для чего по ночам я взламывал двери детских магазинов. Для него я был готов на все. Я любил его, хранил все его тайны. Я использовал исчезновение, чтобы помочь ему избавиться от боли. Но он все равно умер. Он бы выжил, если бы не я. Я мог бы рассказать о его боли родителям… - на его глазах собрались слезы. – Я не думал, что он умрет.

В сочувствии я коснулся его руки, и мне уже было ясно, что я ничего не смогу ему рассказать. Винсент и Бернард умерли по-разному. Дядя Аделард никого не убил. Смерть Винсента не была актом мести.

Я оставил его и стал на колени у гроба. Я не молился, я лишь смотрел на бледное хилое тело, которым когда-то был мой брат.

«Мне жаль, Бернард, мне жаль».

Но я знал, что слов было недостаточно.

Бернарда похоронили утром. Выл холодный и резкий ветер, больно кусающий за щеки. Мы стояли под трепыхающимся на ветру тряпичным зеленым навесом, который не защищал ни от чего вообще. Плотно прижимаясь друг к другу, дрожа и вздрагивая, мы собрались в кучу и провожали глазами серый металлический гроб, на ремнях опускающийся в яму. Я старался не встречаться глазами с мистером Лафаргом, раскрепощено стоящим у забора, опираясь на лопату, будто бы сейчас была не зима, а лето.

Слова отца Беландера заполняли пустой воздух кладбища, и уносились в даль холодным ветром. Фразы на французском и латыни рассеивались в пространстве. Раскаты грома добавились к вою ветра, что не было обычным для этого времени года, будто небеса сами негодовали от смерти Бернарда и его похорон. Мы с Армандом фыркая обнялись. На наших щеках замерзали слезы.

Кружа безумные хороводы, пошел снег. Процессия завершилась. Все возвращались домой на нанятых для нее автомобилях и в черном лимузине с надписью «Похоронная Компания Тессира». Машина, в которую сел я, принадлежала мистеру Лакиру. Внутри нее был шикарный интерьер, все было отделано кожей и имело специфический запах, означающий для меня ветер свежих перемен.

– Пурга! – завопил кто-то, когда мы спешили из машин по ступенькам к себе домой.

Все плотно заполнили кухню и комнату. Моя мать и тети начали шумно готовить стол, принося салаты и крепкие напитки для всех собравшихся. Большими и быстрыми глотками поглощалось виски, закуска быстро исчезала со стола.

Спустя какое-то время, я проскользнул в спальню и мягко закрыл за собой дверь. Я не смотрел на кровать, где между Армандом и мной спал Бернард. Я подошел к окну. На стеклах была белая изморозь. Я попытался рукавом удалить ее, но не сумел очистить даже маленькое пятнышко.

Я попытался плакать, но у меня ничего не получилось.

Что со мной произошло? Я попал в ад, но без огня и дыма, курящегося повсюду. Этот ад был белым и холодным, скорее похожим на Арктику. Это был ад не гнева, а безразличия.

Онемевшими пальцами я отодвинул щеколду и открыл окно. И тут же мне в лицо ударил вихрь ветра со снегом. Холод обжег мне глаза и защипал за щеки.

Я думал о Бернарде, закрытом в гробу и похороненном в земле. Он будет лежать неподвижно, пока не станет пылью - мой маленький брат превратится в пыль…