Исчезновение
Шрифт:
После чего, возвращаясь в монастырь, Оззи сделал нечто такое, что ненавидел больше всего. Он поддался печали. Он старался не позволять себе это слишком часто. Но иногда, вдруг утром или, как сейчас, когда он был один по дороге из города в монастырь, он мог вдруг вздрогнуть, и чувство одиночества снова брало над ним верх. Ему захотелось стать грудным ребенком, и чтобы мать убаюкивала его и пела ему песни. Ему нужен был кто-то, с кем можно было бы поделиться всем, что с ним происходит. Может быть с Сестрой Анунсиатой? Может быть, а, может быть, и нет. Сестра Анунсиата часто приходила к нему в комнату по ночам и могла погладить его по голове, бормоча при этом: «Бедный мальчик Оззи». Он всегда отворачивался,
Произошло нечто ужасное.
Он заметил старика Пиндера в переулке, когда начал переходить в невидимое состояние. Это было в субботу днем, когда Оззи болтался по центральным улицам города в поисках очередного развлечения в «Келси». Он наслаждался тем, что ему удавалось в этом магазине, однако ему это уже стало надоедать. Самым большим разочарованием была невозможность что-нибудь украсть из-за того, что воруемые предметы, будь то деньги из кассового аппарата или товары с витрины, оставались видимыми, проплывая по воздуху и привлекая ненужное внимание. Как-то ночью он попробовал проникнуть в еще два заведения на Майн-Стрит. Первым из них была аптека «Демпси», а другим – «Ремзи-Динер». Он разбивал небольшие окна и влезал внутрь. Все, что он сумел найти в обоих местах, были двадцатью тремя долларами пятидесяти пятью центами. После чего он начал взвешивать возможность ограбить нечто посолидней, например, «Сберегательный Банк «Ремзи»», когда подъедет фургон «Бринкс» и начнет выгружать сумки с деньгами, в которых будут тысячи долларов. Он долго думал, как можно добраться до сумок, когда они будут выгружены из фургона, и куда их можно будет спрятать, но он знал, что это невозможно. Можно было до деталей спланировать ограбление, прямо как в кино, и оставить этот город, прихватив с собой деньги и затеряться где-нибудь в мире. Но он ждал, когда можно будет довольствоваться очередным небольшим набегом, чтобы еще над кем-нибудь поиздеваться как над Келси. Но однажды, снова придя в город, он зашел в переулок за «Файф-Анд-Тин», и старик его заметил. Оззи был уверен, что он один, увидев перед собой лишь стену и прислонившись к ней, он уже пропадал из видимости, уже начали исчезать его руки и ноги, как вдруг справа от себя он вдруг услышал какой-то шум, будто какое-нибудь животное пробиралось через кусты. Он обернулся и увидел старика Пиндера, суетливо спешащего покинуть переулок. Пиндер с опаской оглядывался на Оззи, когда тот растворялся в пространстве, в его глазах было смятение.
Оззи стоял в нерешительности, хотя ему было ясно, что нужно делать – убить его, пока тот кому-нибудь не рассказал об увиденном. Он быстро побежал к выходу из переулка и увидел старика Пиндера, идущего по тротуару в тени деревьев, в недоумении качающего головой, он направлялся в сторону закусочной, в которой (и Оззи это знал) обычно можно было выпросить чего-нибудь выпить. Старый безобидный пьяница-попрошайка – он думает, что увидел нечто особенное, наверное, с перепоя или похмелья, или с того и другого одновременно. Оззи позволил ему уйти. Он ждал и наблюдал. Кто поверит рассказам старого пьяницы, если тот будет рассказывать о том, как он видел в переулке исчезающего на глазах Оззи Слатера? Он не мог забыть, как тот мог поделиться с ним курткой или пальто, когда Оззи негде было спать, и как они спали обнявшись, чтобы не замерзнуть, и как Пиндер добрым словом отзывался о его матери.
Пускай живет.
Пока.
Затем случилось еще кое-то, чего он не хотел.
Настойчивый голос, убеждающий его, стал еще сильнее.
Голос овладел им, когда он дошел до угла Майн- и Коттон-Стрит, что напротив библиотеки. Оззи увидел спускающуюся по ступенькам библиотекаршу. Она была маленькой, изящной и красивой женщиной. У нее
Теперь ее каблуки щелкали по асфальту. Шаги, как всегда, были мелкими и частыми, и на ней было розовое платье. Ее внешность пленила его, и он, глядя ей в след, вздохнул. Этим мягким летним утром его очаровало ее шествие по улице.
И вдруг в нем снова возник хитрый голос:
« Ты знаешь, как с ней поступить ».
«Как?»
« Ты знаешь ».
«Нет, я этого не сделаю».
« Сделаешь ».
«Скажи мне, что?»
« Обидишь ее ».
«Нет».
« Ты только говоришь «нет», но думаешь наоборот, не так ли? Ты ведь хочешь этого? »
«Заткнись!» - закричал он. – «Закнись!»
И побежал. Подальше от библиотекарши и от Майн-Стрит, в сторону женского монастыря, где он будет в безопасности, но от голоса ему было не убежать. Голос был с ним и внутри него.
Он убежал недалеко, до угла Еловой и Сосновой улиц и остановился, чтобы перевести дыхании.
Снова голос: « Вернись ».
И он вернулся. Назад на Майн-Стрит. Его невидимые ноги легко и свободно несли его по бетону. Никто не увидел бы его полета, потому что он бежал по самой улице в стороне от деревянного тротуара, где его шаги были бы слышны.
Она уже прошла мимо «Келси» и «Демпси», перешла улицу в сторону «Ремзи-Динер» и повернула налево на Весеннюю улицу. Он в уме пытался предугадать, куда она пойдет, какие тайные, скрытые от чьих-либо глаз места будут у нее на пути, где он сможет схватить ее и утащить туда, где их никто не увидит.
Ее высокие каблуки продолжали щелкать по тротуару. Она шла прямо, не глядя по сторонам, ее загорелые ноги блестели на солнце, черные волосы мягко подергивались в том же ритме, что и ее тело. Он все гадал, куда она пойдет дальше. Если она продолжит идти все также прямо, то после Бласом- и Саммер-Стрит она пройдет мимо усадьбы Барнарда, где есть вход в заброшенный подвал, закрытый кустарником, где он может сделать с ней все, что захочет. Его руки чесались, чтобы сжать в них ее красивую, стройную шею.
Она остановилась и быстро обернулась. Он тоже остановился, задержав дыхание, уподобившись манекену в окне магазина одежды. Он будто бы на охоте шел по следам зверя.
Был ли он столь небрежным? Слышала ли она его шаги, или просто почувствовала его присутствие, как и кто-либо еще?
Она пошла снова, все так же суетливо. Ее ноги все также блестели на солнце будто ножницы. Почти догнав ее, он бежал, стараясь повторять ее шаги и делая это на цыпочках, осторожно, чтобы не издать какой-либо шум.
И в это время на его пути возникла собака.
Она не лаяла и даже не рычала. Оззи так и не заметил на своем пути собаки, пока он почти чуть об нее не споткнулся. Собака стояла перед ним, обнажив длинные желтые зубы.
И она издала низкий, гробовой рык, и тут же смутилась, все еще рыча, отошла назад. Это была немецкая овчарка. Ее темно-серая шерсть блестела на солнце. Оззи замер и тоже отступил назад.
«Хорошая собачка», - прошептал Оззи, его голос был низким и успокаивающим.