Исчезнувшая страна

Дашевский Валерий

– Послушайте, – сказала Лида, – я битых полчаса тряслась в автобусе, чтобы сюда добраться. Когда ваша сборная закончит плавать?

– В восемь, я думаю, – сказал мужчина.

– Ну так я подожду, – сказала Лида.

– Вам придется ждать час. Хотите посидеть в моем кабинете?

– Нет, спасибо, – сказала Лида. – Я подожду на улице.

Она прошла через холл к выходу, стараясь подавить раздражение.

Час спустя она вернулась в бассейн.

– Я вас жду, – сказал директор. – Поторопитесь, ладно? Инструктора я отпустил, ему еще ночь дежурить, да и мне давно пора быть дома.

– Так вы идите, – сказала Лида. – Уверяю вас, я не утону.

– Я на машине, – сказал он ей. – Могу вас подбросить. Как вы, не прочь?

– Не

знаю, – сказала Лида. – Я еще собиралась навестить подругу. Во всяком случае, спасибо.

– Так ждать вас или нет?

– Вам надо домой, – сказала Лида.

– Ничего, – сказал директор. – И потом, откуда вы знаете – может, нам по пути?

В машине он сказал, что ему тридцать восемь. Выглядел он значительно моложе – в этом Лида убедилась спустя два дня, когда он заехал за ней, чтобы отвезти ее в бассейн. До того, как стать директором, он близко не подходил к бассейну. Он был велогонщиком и сумел сохранить великолепную спортивную форму; во всех его движениях, на первый взгляд медлительных, чувствовалась скрытая ленивая грация. Однажды он приехал за Лидой в учетно-кредитный техникум; он вошел в учительскую всего на минуту, но его ратиновое пальто, шотландский мохеровый шарф с длинным ворсом, темная ондатровая шапка произвели на преподавательниц моложе тридцати не меньшее впечатление, чем его рост, манера держаться и обветренное, загорелое лицо с жесткими складками в углах рта, свидетельствовавшими об опытности мужчины. Преподавательницы единодушно сошлись во мнении, что этот человек наверняка отгулял свое и ищет тихую заводь, чтобы остепениться. За свиданиями Лиды они следили, как за перипетиями боксерского матча. И сотрудница, чьим мужем был аспирант, а любовником полковник авиации в отставке, взяла на себя обязанности секунданта.

– Ты еловая дура, – сказала она Лиде. – Ты только посмотри на себя. Сколько лет твоему платью, хотела бы я знать? Ладно, платье потом, а сегодня мы идем к моей косметичке. Овсяная маска тебе не помешает, дорогуша. У женщины кожа должна быть гладкой, запомни это раз и навсегда. Он приводил тебя домой?

– Нет, – сказала Лида. – У него болен отец.

– Не нравится мне это, – глубокомысленно заметила сотрудница. – Где же вы с ним видитесь, в машине?

– Да, – сказала Лида. – Или в квартире одного его приятеля. Знаешь, он говорит, что очень хочет, чтобы я родила ему мальчика. Сына.

Был перерыв между уроками, обе стояли в учительской и курили.

– Так, – сказала сотрудница. – Похоже, твое дело в шляпе. Теперь возьми его в оборот, поняла? Скажи, что и машина, и квартира приятеля действуют тебе на нервы. Что ты всё время думаешь, как бы этот приятель не вошел. Подумать только, директор бассейна! Как ты говоришь, его зовут?

– Олег, – сказала Лида. – Олег Емельянов. Красиво, правда?

– Еще бы, – согласилась та. – А его приятеля, ну того, в чьей квартире вы встречаетесь, ты никогда не видела?

Результаты разговора не замедлили сказаться: раз в неделю Лида стала посещать косметический кабинет и, не имея возможности сразу обновить свой гардероб, уделяла преувеличенное внимание аксессуарам – сумочкам, браслетам, пряжкам, заколкам для волос. Она с самого начала поняла, что в интеллектуальном плане Олег Емельянов звезд с неба не хватает, но в остальном он был в избытке наделен тем, чем в ее представлении должен быть наделен каждый мужчина. Всегда сдержанный, уверенный в себе, предупредительный той предупредительностью, что никогда не походила на услужливость, он умел и настоять на своем, был предприимчив, любил технику и разбирался в ней, относился к вверенному ему бассейну так же, как к собственной машине, и тщательно следил за своим телом, словно выложенным плитами мускулов. Стоило ему прикоснуться к Лиде, и ей казалось, что земля начинает медленно проворачиваться у нее под ногами. Она сама начала ежедневно делать зарядку, чтобы улучшить форму

груди, и пользовалась патентованным средством, закупоривавшим потовые железы и гарантировавшим покупателям свежесть тела и присутствие духа. К тому времени она весила семьдесят два килограмма и раз в неделю пила только сок, чтобы похудеть еще. Весной она узнала, что мать нуждается в ней меньше, чем она полагала: выяснилось, что мать может передвигаться по квартире на костылях и даже выходить на улицу.

Мать так настойчиво выспрашивала Лиду, когда она вернется домой, так недоброжелательно относилась ко всем переменам в поведении дочери и в ее распорядке дня, так бесцеремонно выспрашивала у ее подруг, с кем Лида встречается и где проводит вечера, что та наконец поняла: мать боится, что, выйдя замуж, Лида уйдет жить к мужу и оставит ее одну. Придя к такому заключению, Лида поспешила объясниться с матерью.

– Если я выйду замуж, мы будем жить здесь, – сказала она, глядя на мать, укрытую пледом до подбородка. В комнате было полутемно: неизбывный, устоявшийся запах лекарств царил здесь, как в коридоре больницы. Мать только раз взглянула на нее – это был осторожный, быстрый взгляд. – Я сказала, что мы с Олегом будем жить у нас, – повторила Лида. – Но в первый и последний раз прошу тебя: не вмешивайся в мои дела. Если ты хочешь, чтобы я относилась к тебе как раньше, ясно?

В глубине души она была уверена, что Олег сделает ей предложение со дня на день. Они всё больше походили на мужа и жену, хотя по-прежнему проводили время в машине или в квартире на первом этаже мрачного пятиэтажного дома на окраине города; окна ее выходили на крошечный, усаженный липами палисадник. Чаще всего они виделись в бассейне. Там Лида обращалась к нему на «вы», и, если после восьми вечера у него были дела, ждала его в холле или в дальнем конце трибун. Лето они собирались провести в Джанхоте, если позволят обстоятельства и их отпуска совпадут. Именно тогда в конце мая Лиде сказали, что она должна будет отправиться в июле в совхоз под Волчанском – туда посылали две группы третьекурсников на уборку огурцов. Вечером, придя в бассейн, Лида отворила дверь в кабинет директора и, увидев, что Емельянова нет, подошла к столику инструктора, за которым сидела кабинщица.

– Олег Анатольевич уехал? – спросила ее Лида.

– Да, – сказала женщина. – Минут пятнадцать назад.

– А он скоро вернется? – спросила Лида. – Он не сказал, куда уезжает?

– Сказал, что в роддом, – ответила женщина. – Он уже вряд ли сегодня будет. А может, и будет, откуда мне знать.

– В роддом? – переспросила Лида. – Что ему делать в роддоме?

– То же, что и всем. Цветы жене повез.

– Этого не может быть, – сказала Лида. Она чувствовала, что губы ее дрожат и ничего не могла с этим поделать. – Вы ошиблись.

– Я? – сказала женщина. – С какой стати? И вообще, какое отношение к этому имеете вы?

– Никакого, – сказала Лида.

Она прошла в женскую раздевалку, быстро разделась, надела купальник, но вместо того, чтобы спуститься в выплыв, возвратилась в душевую, открыла до отказа горячую воду и встала под душ. Ее била крупная неуемная дрожь. Потом она сообразила, что не надела шапочку, и тотчас забыла об этом. Она не знала, сколько времени провела в душевой, стоя под горячими струями в мареве густого горячего пара и прижав руки к груди.

…Машина Емельянова стояла у входа в бассейн, Лида подошла к ней, открыла переднюю дверь и села на сиденье рядом с ним.

– Вижу, ты всё знаешь, – сказал Емельянов.

– Да, – сказала Лида. – Знаю.

– Наверное, это к лучшему, что тебе рассказали. Я сам хотел, да так и не собрался.

– Да, – сказала Лида. – Тебе надо купить жене подарок.

– Думаешь? – спросил Емельянов.

Он ожидал этого, и всё же от сильной пощечины у него дернулась голова.

– Ну вот, – сказала Лида, – теперь мы квиты. Ну-ка, отвези меня домой, ты, счастливый отец.