Исчезнувшая
Шрифт:
Стакс оскалил в улыбке редкие зубы. В его волосах я заметил крапины засохшей краски. С тех пор как окончил школу, он подрабатывал летом на покраске домов. «Я привык к художественной работе», — говорил он и ждал, что собеседник рассмеется. Если же человек не понимал шутки, ему приходилось выслушивать неторопливое доходчивое объяснение.
— А копы хоть прочесали «Риверуэй молл»? — спросил он.
Я недоуменно пожал плечами.
— Тьфу ты! Чувак, какой же из тебя репортер? — Стакс всегда уничижительно отзывался о моей прежней работе, как будто видел в ней надолго затянувшееся притворство. —
Перед тем как отправиться к участку, отведенному для послеобеденных поисков, я набрал номер Бони и заговорил, едва она ответила.
— Почему не прочесан «Риверуэй молл»?
— Ник, «Риверуэй» будет проверен обязательно. Туда как раз направляется патруль.
— Хорошо… А то мой приятель…
— Стакс? Да, я его знаю.
— Он рассказал о…
— Ребятах из «Синей тетрадки»? Есть такие. Положитесь на нас, Ник, мы проверяем все. Мы хотим найти Эми не меньше, чем вы.
— Хорошо. Спасибо.
Покачав права, я выхлебал гигантскую пластмассовую чашку кофе и выдвинулся в район поисков. Сегодня предполагалось осмотреть три места: лодочную пристань Гали (ныне известная как место, где Ник, никем не замеченный, провел все утро), лес у речки Миллер-Крик (лес — слишком громко сказано, поскольку сквозь деревья прекрасно просматривались забегаловки быстрого питания) и Уоки-парк (уголок дикой природы, где организовывались пешие и конные туристские маршруты). Мне достался парк.
Когда я прибыл, местный служитель инструктировал группу из двенадцати человек — все в плотных шортах, солнцезащитных очках и с цинковой мазью от прыщей на носу. Обстановка напоминала день открытия летнего лагеря.
Две группы телерепортеров трудились, чтобы запечатлеть окружающую природу, здания и людей. Был уже уик-энд, да непростой, а Четвертого июля. Сюжет об Эми наверняка воткнут между репортажем с ярмарки штата и конкурсом барбекю. Один молокосос крутился около меня, как назойливый москит, донимая бесцельными вопросами. В фокусе общественного внимания я моментально оцепенел, выражение озабоченности на лице выглядело фальшивее не бывает. В воздухе плыли миазмы конского навоза.
Вскоре телевизионщики вместе с волонтерами ушли по тропинкам в лес. Разве нормальный журналист счел бы подозреваемого мужа неинтересным и оставил бы его? Теперь места нормальных журналистов занимают недоучки без чутья, готовые трудиться за жалкие гроши.
Молодой коп в форме показал, где я должен стоять. Прямо здесь, где начинаются все тропинки, у щита, заклеенного старыми рекламными объявлениями, среди которых виднелся новый лист — с фотографией Эми. Моя жена пристально смотрела на меня. Сегодня она преследовала меня везде.
— Что я должен делать? — спросил я у офицера. — Чувствую себя как последний осел.
Где-то в лесу жалобно заржала лошадь.
— Ник, вы нам нужны именно здесь. Просто будьте дружелюбным, подбадривайте людей. —
Полицейский повернулся и направился в сторону конюшни. Возникла тревожная мысль, что меня намеренно удерживают как можно дальше от возможного места преступления. Но зачем, я мог только догадываться.
Вот так я и торчал без всякой пользы, притворяясь, будто руковожу эксплуатацией кулера, когда подъехал припозднившийся внедорожник, красный и блестящий, как лак для ногтей. Из него вышла та самая сорокалетняя дамочка, которую я видел в штабе. Симпатичная блондинка приподняла длинные волосы, чтобы подруга обрызгала ей шею репеллентом. Женщина демонстративно развеяла химический туман, зыркнула на меня, потом отделилась от стайки товарок и, распустив волосы по плечам, пошла ко мне с грустной, сочувственной улыбкой — улыбкой под названием «Мне так жаль». Огромные, как у лошади, карие глаза, розовая футболка, едва доходящая до пояса накрахмаленных белых шорт, босоножки на высоком каблуке, тщательно завитые волосы, золотистые серьги кольцами. Для поисков в лесу так не одеваются, подумалось мне.
«Только не вздумай заговорить со мной, дамочка».
— Привет, Ник! Я Шона Келли. Мне так жаль…
Ее голос казался мне излишне громким, как у очумевшего от жары осла. Она протянула руку, и я почувствовал укол тревоги — все ее подруги уже уходили по тропинке, бросая многозначительные взгляды на нас.
Я предложил все, чем располагал: благодарность, воду, собственную нелюдимость и неловкость. Но Шона не собиралась уходить, хотя и неотрывно смотрела на тропу, где скрылись ее спутницы.
— Я надеюсь, Ник, у вас есть друзья и родственники, которые смогут вас поддержать в это нелегкое время, — сказала она, прихлопнув слепня. — Мужчины забывают за собой ухаживать. Нормальное питание — вот что вам нужно.
— Да мы в основном колбасной нарезкой питаемся, — ответил я. — Так быстрей и проще.
Вкус салями все еще держался на языке. Только теперь я понял, что утром не почистил зубы.
— Ах, бедняжка… Колбасная нарезка! Нет, так дело не пойдет. — Она покачала головой, солнечные лучи заиграли на золоте серег. — Мужчине нужно поддерживать силы. Но вам повезло, я неплохо готовлю фрито с цыпленком. А знаете что? Привезу его завтра в штаб, где собираются волонтеры. Можно разогреть в микроволновке, и у вас будет нормальный горячий обед.
— О, вы уделяете мне слишком много внимания. У меня все хорошо. Правда, все хорошо.
— А если покушаете как следует, станет еще лучше, — возразила она, похлопывая меня по руке.
Я промолчал, и она попробовала зайти с другой стороны:
— Очень надеюсь, что случившееся не имеет никакого отношения к нашей общей проблеме… Я имею в виду бродяг. Знаете, я подаю жалобу за жалобой. Один из них в прошлом месяце воровал помидоры у меня в огороде. Сработала сигнализация, я выглянула из дому, а он стоит на коленях прямо на грядке и помидоры трескает. Грызет их, как яблоки. Все лицо, вся рубашка в соке и семенах. Гоню, а он ни в какую! Еще штук двадцать сожрал, прежде чем убежать. Эти ребята из «Синей тетрадки» ничего же больше не умеют.