Ищите Солнце в глухую полночь
Шрифт:
Он смотрел на меня строго и внимательно. И усмехнулся:
– Вот так просто дать сорок рублей?
– Да.
Он молчал, явно не зная, что сказать. Я стоял перед ним и смотрел на него сверху вниз. Потом сел на чемодан.
– Послушайте, – сказал я. – У вас нет денег или вы не верите, что я их верну вам?
– Деньги у меня есть. Но почему я должен верить вам?
– А почему нет? Только потому, что вы не знаете меня?
– Причина вполне достаточная.
– Да, – согласился я. – Достаточная. И все-таки попробуйте поверить. Ведь мы же люди.
Он пристально смотрел на меня. Потом достал бумажник, отсчитал сорок рублей,
– Адрес, – напомнил я.
– Да, – сказал он и, улыбнувшись, написал адрес на листке из записной книжки.
– Спасибо, – сказал я.
Он кивнул и ничего не ответил, а когда я поднялся и взялся за чемодан, остановил меня:
– Подождите... Можете не отвечать, конечно, – но для чего вам понадобились деньги?
– Чтобы увидеть девушку, которую я люблю. Это удивляет вас?
– Пожалуй, нет... Но мне никогда в голову не приходило сделать вот так, – сожалея о чем-то, сказал он.
Я взял ее за руку и сдавленно проговорил:
– Маша...
Она глядела на меня. Говорить было трудно.
– Маша, выслушай... Я люблю тебя. Скажешь, что это невозможно – ведь мы почти не знаем друг друга... Месяц назад я и сам так думал. А теперь мне страшно представить, что этого могло не быть. Машенька, милая, родная моя... Я люблю тебя, слышишь? Ты можешь смеяться, можешь ничего не говорить, но только верь мне. Я люблю тебя. Я не могу думать ни о чем другом. Мне нужно каждую минуту видеть тебя, слышать тебя, говорить с тобой...
Она стояла очень близко, так что я ощущал ее дыхание на своем лице, и глядела на меня. И вдруг закрыла глаза. Я только сейчас заметил, как дрожат ее пальцы, сжатые в моих руках.
– Маша...
Она прислонилась ко мне, положила руки на плечи и, чуть приподнявшись, прижалась губами к моим губам. Я обнял ее, и случилось то, чего еще никогда не было в моей жизни и о чем я мог только мечтать все годы.
21
Потом ей казалось странным, что она так плохо помнит все дни, проведенные с Андреем. Не помнит, где они ходили вдвоем, с кем встречались. Видела улыбку Андрея, его глаза, его губы. А когда вспоминала сильные и ласковые руки, обнимавшие ее, снова волненье и счастье тех дней охватывало ее...
... Вечер – тихий, морозный. И снег. Он медленно кружится в воздухе, падает на деревья, кусты акаций, крыши далеких домов. Кажется, что снег идет уже целую вечность. Или одно мгновение? Она не знает. Не знает, долго ли они так сидят, обнявшись, и сколько уже вечеров было так – один, два, десять? Андрей целует ее. Какой-то парень так увлекся, глядя на них, что поскользнулся и упал.
Она засмеялась.
– Маша...
– Да, милый?
– Поедем на Северный полюс?
– Поедем... А зачем?
– Так просто. Во-первых, интересно, а во-вторых, чтобы никто не мешал. А то и поцеловаться толком нельзя.
Она опять смеется.
– Да ну их, пусть смотрят.
Андрей наклоняется к ней, и она очень близко видит его глаза. Скорее угадывает, чем слышит:
– Любишь?
Она закрывает глаза и тихо шепчет:
– Да, милый... Да, мой любимый... Больше всего на свете... Больше всего на свете...
... Потом они куда-то идут. Куда? Не все ли равно. Идут, лишь бы идти. Идут, не замечая никого вокруг. Что им люди? Они вдвоем, а это так много, что
... Еще один день – яркий и солнечный. Они катаются в лесу на лыжах. Андрей ходит на лыжах плохо, и она смеется над ним, поддразнивает, бьет палками по веткам деревьев. Снег осыпается, сверкает на солнце миллиардами тончайших осколков, оседает на плечах Андрея, и он, седой, словно новогодний дед-мороз, пытается догнать ее. Но она легко убегает вперед, потом возвращается, на ходу обдает его снежной пылью и отъезжает назад. Оттуда она зовет Андрея, и ее голос далеко разносится в звонкой тишине зимнего дня. Андрей не отзывается, и она едет к нему. И вдруг недоброе предчувствие сжимает ей сердце. Она видит Андрея – он стоит, тяжело опираясь на палки, наклонив голову, и словно что-то надломилось в нем и какая-то тяжесть давит на плечи, не дает разогнуться. Она быстро подъехала к нему. Андрей выпрямился, и она встретила его взгляд – спокойный и ласковый. Но она увидела и другое – что лицо его бледно и на нем еще остались следы боли. Она сделала вид, что ничего не заметила, и уже не обгоняла его, а все время шла рядом. Потом, осторожно стряхивая снег с его плеч, сказала негромко:
– Устала, Андрюша...
И они медленно пошли из леса.
Прощаясь, Андрей серьезно посмотрел на нее:
– Маша, мне надо сказать тебе...
Она прижала ладонь к его губам и быстро – слишком быстро – заговорила:
– Тебе ничего не нужно говорить, потому что я просто не хочу тебя слушать. Ни о твоем прошлом, ни о твоем будущем. Ты со мной, а все остальное не имеет значения. Ты слышишь? Я все знаю, но это не имеет никакого значения!
Она еще что-то говорила ему, пыталась шутить, а когда, наконец, они расстались, почувствовала, как дрожат колени... Боже мой, почему именно он? Она уже знала от Олега, что Андрей болен, но все это казалось таким далеким и нереальным. И вот первое напоминание... Она растерялась, но больше этого не будет. «Он должен знать, что я всегда буду с ним, – сказала она себе. – Он никогда не должен сомневаться во мне...»
22
В комнате было жарко, и Маша расстегнула верхние пуговицы блузки, и когда я наклонялся к ней, видел продолговатую ложбинку на груди.
– Посмотрела на тебя и забыла, о чем собиралась рассказать.
– О том, как ты расправилась с задачей о коэффициенте поверхностного натяжения.
– Ага... Только подожди, я приоткрою окно – уж очень жарко.
На самом деле было не жарко – просто у нее всегда горячее тело, и только руки прохладные и ласковые.
Она пошла открывать окно, и я снова увидел, какая она красивая, – я все еще не мог привыкнуть к этому и иногда разглядывал ее с каким-то удивлением и тревогой. Она знала, почему я так смотрю на нее, и начинала посмеиваться надо мной.
– О боже, что у меня на голове творится. – Она стояла у зеркала и пыталась как-нибудь наладить растрепавшуюся прическу. – А все это твоя работа.
Я засмеялся – волосы у нее густые и пышные, и ее попытки навести порядок выглядели довольно жалко.
– Ну вот, смеется... Набезобразничал – и рад. – Она горестно вздохнула и, собрав волосы в узел, стала закалывать их шпильками.
– Не надо, – попросил я.
– Ну как же, не надо, – проворчала она и продолжала закалывать волосы.
Я подошел к ней сзади и стал осторожно вынимать шпильки из волос. Она строго нахмурилась: