Ищите Солнце в глухую полночь
Шрифт:
– Берите, только не слишком много – самому позарез нужны. Что взяли, запоминайте или записывайте, у кого память слаба. Вас много, а я один, долговых книжек вести не собираюсь, и так писанина заела.
Взял обратно бумажник, не глядя, сунул в карман и обратился ко мне:
– Ну, Шелест, наиглавнейшее-наиважнейшее – как моторы?
– Нормально.
– Ну-ка заведи, съездим.
Сидел на скамейке, широко расставив ноги, прислушивался к работе мотора. Сейчас, когда мы остались одни, Сергей глядел невесело, и я заметил, что он похудел и темно-рыжая борода старит его. Когда отъехали за перекаты, он крикнул:
– Заглуши!
Я приткнул лодку к берегу.
– Слушай, Андрей. Дела наши неважны. Мы здорово запоздали с броском через Урал. Вода спадает, и, если дня через три-четыре
– Ладно, ладно...
– Олегу тоже помоги, тебе легче разобраться. И еще вот что. Я тут одного местного нанял, Харлампия Башикова. Личность темная, подозрительная – бывший уголовник, любитель выпить. Но делать нечего, приходится брать, что есть. На перевале каждый человек сверхнужен, а здесь люди дороже золота. Так что присматривайте. Ну, все понял?
– Да.
Он устало улыбнулся.
– Поехали.
Через полчаса он весело покрикивал на ребят, шутил: потом, когда появился вертолет, подхватил плащ, планшет и помчался к посадочной площадке, воинственно выставив вперед бороду.
Валентин посмотрел ему вслед и восхищенно сказал:
– Вот это шеф, ребята, – я понимаю! С таким не соскучишься, а?
Вечером появился Харлампий. Роста он невысокого, но сложен прочно, и чувствуется в нем сила немалая. Лицо прорезано двумя глубокими складками, волосы, коротко остриженные, спускаются на лоб. Он навеселе, ходит, чуть пошатываясь, но светлые глаза смотрят трезво и хитровато. Он посидел с нами, со всеми перезнакомился, рассказал несколько анекдотов и ушел, оставив у всех приятное впечатление.
Сергей прилетел на третий день. Вечером мы сидим в крошечной комнатушке на брандвахте вокруг трепещущего огонька свечи. По стенам и потолку размашисто мечутся наши тени, сталкиваясь и перекрывая друг друга. За окном над самой тайгой повисло тяжелое черное покрывало туч, с неумолчным звоном бьют по реке тугие струи дождя. Сергей говорит:
– Итак, товарищи, завтра в путь... Что мы должны сделать, вы знаете, но все-таки повторю. Идем по Илычу до Шантыма, добираемся до Уральского хребта, волоком перетаскиваем лодки в Толью – это уже в Сибири – и идем по Северной Сосьве до Хулимсунта. С тройным ходом это около тысячи километров. План, вообще-то говоря, вполне реальный, хотя мы и сильно запоздали с выходом, а в пути выяснится еще с десяток причин, которые могут помешать нам. Селений на нашем пути нет, а что это значит, сами понимаете. Рассчитывать приходится только на самих себя. С едой почти наверняка будет плохо. Я забросил на пути часть продовольствия, но этого все-таки будет мало. Остается подножный корм. Что найдем, что поймаем – все наше. Значит, будем ловить, искать. Тем более что всякого зверья и птицы здесь предостаточно. У нас три ружья, куча крючков и ни одного охотника и рыболова... Что ж, всему научимся. Забудем на время о веках цивилизации и вспомним наших первобытных предков. В общем жизнь начинается!
38
Они ушли из Приуральского на рассвете, когда поселок еще спал, и было так тихо, что отчетливо доносился шум далекого Еремеевского переката.
Путь до Шантыма занял неделю.
Потом эта неделя вспоминалась им как что-то приятное, легкое и безмятежное. И действительно, им хорошо жилось эту неделю.
Они вставали в шесть и, торопливо позавтракав, снимались с лагеря. Первой уходила маленькая лодка Сергея, вместе с ним – Валентин и Харлампий. Они должны взять образцы пород, наметить точки для измерений и снять показания одним гравиметром. Все остальное – на второй лодке. Она тяжела, неповоротлива, нагружена сверх всякой меры, и ее борта лишь на ладонь возвышались над водой. А река становилась все
А красота кругом была невиданная, неслыханная! Им, закоренелым горожанам, только в фильмах приходилось видеть что-то подобное, но там не тронутая человеком, дикая красота мелькала на несколько мгновений и не вызывала ни удивления, ни радости...
Тайга была необыкновенно густа, и стоило отойти от берега на несколько шагов, как они всюду натыкались на завалы. Казалось, будто какой-то гигант, забавляясь, накидал обомшелые валуны, огромные, в три обхвата, деревья, догнивающие среди могучих собратьев, опутал всю тайгу зарослями, наплел затейливые узоры из вереска, березняка, папоротника... И словно кровельщик, искусный и умелый, так прикрыл землю плотным покрывалом из мохнатых елочных лап, что внизу всегда властвует тьма, и лучи солнца даже в самые яркие дни не пробиваются туда. И когда попадаешь в эти влажные сумерки, невольно приходит в голову мысль: это что-то необыкновенно далекое и древнее, как само время...
Нередко попадались гари – черные, обожженные стволы угрюмо торчат среди молодой зелени, протягивая к небу свои мертвые искалеченные руки...
Правый берег Илыча крутой, стремительное течение все время размывает его и сбрасывает в реку деревья, и почти на каждом шагу встречались низко склонившиеся над водой ели, в отчаянии уцепившиеся за землю. Иногда прямо на глазах деревья с шумом падали в воду и где-нибудь тут же, неподалеку, застревали на отмели или на перекате.
Через каждые пять километров люди останавливались и делали измерения. Андрей вытаскивал свою «кастрюлю» – так все в отряде называли гравиметры, – Олег раздвигал козлы для магнитометра, Валька с сосредоточенным видом трещал радиометром. Стоило выйти из лодки, как на них набрасывались полчища комаров. Минут десять на берегу стояла сплошная ругань – они не скоро привыкли к свирепости и кровожадности этого многочисленного племени крылатых.
Двадцать намеченных километров они обычно проходили к полудню. Если делали двадцать пять, считали, что им повезло.
После обеда Андрей сразу отправлялся в обратный рейс. С ним поочередно ездили Сергей и Олег. Вечером – полтора часа вычислений. Это приходилось делать сразу, чтобы убедиться, не слишком ли велика ошибка. В итоге получалась одна трехзначная цифра. Если она была меньше 0.500, все в порядке. Если больше, надо возвращаться назад и проделать все сначала.
Но в ту неделю все шло нормально, и прежде чем лечь спать, они намечали маршрут следующего дня. В одиннадцать они забирались в спальные мешки, и последнее, что связывало их с миром в этот день, – высокий дрожащий гул за тонкими стенками наглухо закупоренной палатки-серебрянки – гудели комары...
Утром все начиналось сначала. Вверх, вниз, вверх... И наконец, долгожданное устье Шантыма. И оказалось, что они даже не могут войти в него – Шантым выбрасывал в Илыч все, что нес с собой с гор, и река была перегорожена длинной широкой отмелью.
Андрей с трудом провел лодку слева, около самого берега, и попытался зайти в Шантым сверху, по течению, но и это не удалось – глубина здесь была не больше двадцати сантиметров. Тогда они все слезли в воду, подняли мотор и на руках протащили тяжело нагруженную лодку в Шантым.