Ищу комиссара
Шрифт:
— Игорь! Игорь! Немедленно открой! Это ко мне! Я не могу оторваться, у меня и так все рушится!..
Он отложил книгу и, снисходительно улыбаясь, — у матери что ни день происходила катастрофа с каким-нибудь платьем, костюмом, юбкой или иным нарядом, — спустился в прихожую и отворил дверь. В первое мгновение, ослепленный ярким солнцем, подумал, что перед ним его одноклассница Геля, настолько это скромное коричневое платьице стоявшей на крыльце девушки напоминало школьное. Но, конечно, девушка ничего общего с Гелей не имела, была и повыше и постарше, и, наконец, Геля, будучи на каникулах,
Девушка, мельком взглянув на Игоря и тут же опустив глаза, спросила;
— Скажите, здесь живут…
— Ах, милочка, да входите же скорей! — послышался из-за двери гостиной громкий голос матери. — От Липатия Львовича?.. Игорь, проводи, пожалуйста, ко мне!
Он отступил назад и, прислонившись к перилам лестницы, ведущей в верхние комнаты, изрек:
— Прошу.
Девушка нерешительно, по-прежнему не глядя на Игоря, шагнула через порог…
И потом, спустя много времени, он не мог объяснить, как на это решился, да еще у себя дома, в пяти шагах от матери… Едва девушка поравнялась с ним, он неожиданно, не успев и подумать о последствиях, взял ее за плечи, повернул и прижал к себе. Она не ойкнула, не вскрикнула, не попыталась освободиться. Все это продолжалось какую-то секунду, и когда, опомнившись, Игорь отпустил ее, она вскинула дрожащую руку к воротничку, поправила кружево и, так и не взглянув на Игоря, шагнула навстречу распахнувшейся двери гостиной.
Мать в каком-то длинном, вишневого цвета платье, придерживая на груди и у талии непришитые, сложной конструкции детали, вскричала:
— Игорь, ну что ты там?.. Проводи же, наконец… Здравствуйте, милочка! Представьте, я вся измучилась!..
Игорь в три прыжка одолел лестницу и, ворвавшись в свою комнату, бросился ничком на ковер. Ему казалось, что он совершил какую-то подлость. В поведении девушки было столько беззащитности, беспомощности, даже обреченности, что его хамство выглядело поистине безграничным.
Так пролежал он довольно долго, бессмысленно вглядываясь в дорожный знак «Скользкая дорога», изображенный на обложке книги Д. Р. Эллиса. Внизу раздался стрекот швейной машинки — судя по скорости, а также по четкости начала и конца строчки, шила не мать, а профессиональная портниха, то есть девушка, которую прислал Ветцель и которую он, Игорь, только что обнимал в прихожей.
Он вскочил и заходил по комнате, неслышно ступая по мягкому ворсистому ковру. Он не любил, когда мать хвасталась его «золотыми руками» с последующими телячьими восторгами гостей по поводу какой-либо безделушки вроде электронного замка или сигнализатора закипания молока, по сейчас ему отчаянно хотелось, чтобы мать сообщила этой девушке, что машинка только потому так хорошо шьет, что ее наладил и отрегулировал Игорь.
Это было какое-то наваждение: он ходил по комнате из угла в угол и повторял про себя: «Скажет или не скажет? Скажет или не скажет?», — словно от этого зависела вся его дальнейшая жизнь.
Стрекот машинки, наконец, смолк; наступила напряженная— или так ему показалось — тишина; потом, как разряд, раздались восклицания матери, восхищавшейся (надолго ли?) законченным новым платьем. Отец иногда говорил ей, посмеиваясь: «Олечка, ты сшила себе
— Игорь! Игорь! — послышалось внизу. — Ну где ты там?..
Он вышел из комнаты и, перегнувшись через перила, спросил:
— Чего?
— Иди выведи мне машину из гаража! Я еду в парикмахерскую!
Он сошел вниз, ощущая, как горят щеки, и радуясь, что из-за загара этого не видно, иначе мать непременно обратила бы внимание. Она стояла уже на крыльце в ярко-зеленом брючном костюме, с нетерпением ожидая Игоря.
По пути он мельком заглянул в гостиную: девушка, оказывается, не ушла, как он предполагал, а раскладывала на гладильной доске вишневое платье; рядом на столе стоял включенный в сеть утюг.
Восьмисекционный (по числу квартир в доме) кирпичный гараж был метрах в пятидесяти. Игорь вывел «Волгу», развернулся у крыльца, чтобы матери не пришлось сдавать задним ходом (чего она смертельно не любила), и, выйдя из машины, сказал:
— Только не газуй, как всегда, на первой передаче. Я вчера только клапана отрегулировал…
Мать расстегнула сумочку и достала десятку:
— Вот. Как закончит гладить, отдашь… И накорми ее чем-нибудь, хоть чаю, что ли, предложи. Девушка с работы и даже на обед не ходила.
7
Он вернулся в дом и, заглянув по пути в гостиную (девушка все еще гладила вишневое платье), прошел на кухню и включил фильтр-«родничок». Из водопровода шла жесткая ископаемая вода, добываемая из разведочной скважины; когда что-либо нарушалось на насосной станции, мать шутила, что, должно быть, в системе застряла кость динозавра. Нацедив воды и поставив чайник на газ, он достал из холодильника масло, сыр, колбасу, какой-то приготовленный сестрой салат, банку с икрой, нарезал хлеб.
В гостиную он вошел как раз вовремя: девушка, выключив утюг и надев платье на плечики, оглядывалась, куда бы повесить, чтоб не помялось. Игорь забрал плечики с платьем, небрежно зацепил крючок за олений рог, затем повернулся к девушке.
— Пойдемте, — произнес он, ощущая сухость во рту. — Мне велено напоить вас чаем…
Она не двинулась с места.
— Да пойдемте же!
Она отшатнулась, едва он сделал шаг в ее сторону.
— Вы… вы меня извините… Я поступил по-хамски, но я…
Она взглянула на него как будто с некоторым удивлением.
— Да! — торопливо продолжал Игорь. — Я сам не знаю… как это получилось…
Он осекся, заметив в ее глазах теперь уже очевидное удивление. Он вновь шагнул к ней. Она опять отшатнулась, но, когда он взял ее за локоть, девушка, как и тогда, в прихожей, лишь беспомощно задрожала. Так, держа за локоть, Игорь привел ее в кухню и усадил за стол. Огромная кухня-столовая произвела, должно быть, на девушку впечатление, какое производит музей: не зависть и не желание иметь такую же, а просто любопытство. Разноцветные, покрытые пластиком шкафы и полки, множество различных приспособлений, о назначении которых можно было только гадать, полуавтоматическая посудомойка, сувенирный тульский самовар… Оглядев все это, девушка сложила руки на коленях и уставилась в окно.