Ищу жену с прицепом
Шрифт:
Ты же хотел, Тихомиров, чтобы у нее все сложилось. Вот…. складывается.
Благословляй давай! Хватит сил?
– Что-нибудь скажешь мне?
– смотрит мне в глаза.
– Да нет...
– пожимаю плечами.
– Чего говорить? Хотя.... Ты не пропадай, ладно? Дружить будем. Ты ж всё равно моей крови...
Она отводит глаза.
Убираю, не касаясь, пальцами снег с ее ярких волос.
– Ладно....
– поджимает губы, застывая взглядом.
– Ладно. Будем… дружить.
В порыве хочется
Зачем душу рвать? Я и так не дышу.
– Ну, давай...
– хриплю я, открывая ей заднюю дверь.
Садится.
Смотрю как она уезжает.
Кулак сжимается в кармане, раскрывая и ломая коробочку. Жаль, комаров нет... Убивать хочется.
Вот, собственно, и расставили точки над "i".
Иду не домой, просто с сигаретой иду прогуляться.
Никто не умер.... Обычная проза жизни. Я в целом, ожидал.
Но отдышаться хочется!
И где-то в груди бьётся, конечно, ком непрожитых сейчас обид и агрессии. Ей высказать за предательство, ему табло разбить. Но это так... Глупости. Перегорит сейчас.
Но горит качественно, ровно, с высокими температурами. Как в мартеновской печи. И что-то из меня опять выплавляет эта ситуация. Какую-то ещё более жёсткую конструкцию.
Выхожу на набережную. Добредаю до храма, где Чалкина купалась.
Там раздают приготовленную еду нуждающимся. Матушка пожилая и воцерковленные помощницы.
Среди взрослых несколько детей. В основном с родителями.
Заставляю себя переключится с душевных страданий на реальные. Рассматриваю народ.
Ну эти постарше, подростки скорее.
Бывают у всех сложные времена…
Раздаю молча по толпе визитки нашего Центра.
А вот этот совсем маленький, смотрю на пацанчика. Может тоже с кем-то пришел?
Пацан подходит к столу, он видимо один. Над столешницей только глаза торчат. Шапка сбилась набок. На месте оторванного помпона дырка.
– Здваствуйте, - здоровается с девушкой в платке на раздаче.
– Сколько тебе лет?
– Семь.
Врёт….
– А ты один?
– спрашивает она у него.
– Нет. С мамкою.
– А где она?
– Там....
– неопределенно машет в толпу.
Девушка наливает ему овсянку в пластиковую чашку и даёт кусочек хлеба с пластиком сыра, две конфеты, чай.
– Бвагадавю, повторяет за взрослым, стоявшим перед ним.
Взять все не может. И кто-то помогает отнести ему еду на столик, вокруг которого столпились те, кто уже едят. Ему уступают местечко…
Он опять “бвагадавит”. Потешный пацан. Рыжий, как моя Чалкина. Ах, да... Не моя больше.
Выпадаю, глядя в пустоту. Как-то не осознается... Но я знаю, когда осознается. Ночью. В пустой постели, пахнущей кондиционером, а не ее парфюмом.
– Светозар, здравствуйте.
Вздрогнув,
– Здравствуйте, матушка.
– На помощь к нам Вас Бог послал?
– Да какой я тут помощник? Мои мощности надо в каких-то других целях использовать.
– А порежьте нам сыр. В супермаркете головку огромную отдали твердого сыра. Мы с девушками ее одолеть не можем. Ножей больших нет, да и сил таких.
– Это запросто.
Помогаю им с сыром. Точу ножи.
– Жену нашел?
– интересуется матушка.
Отрицательно кручу головой.
– К нашим девочкам присмотрись. У нас всё хорошие.
– Да перестаньте! Мне там отдельный котел в аду топят. Девчонок я ваших ещё не портил.
– Это высокомерие, Светозар.
– Почему?
– Не тебе решать, кто достоин, а кто нет. Даже на счет себя.
Ну, может….
Да только не хочу я ни к кому больше присматриваться. Я, пожалуй, один лучше…
Краем глаза наблюдаю, как пацанчик ждёт чего-то, доев свою кашу. Матери в упор не наблюдаю. Как только на раздаче меняется девушка, он выворачивает свою шапку на другую сторону, достает из кармана шарф, повязывает и снова встаёт в очередь.
Голодный такой?
– Матушка.... Можно я у вас несколько бутербродов конфискую? Одному нуждающемуся отдам.
– Ради Бога.
Складываю в пакет шесть кусочков хлеба с сыром.
Взяв ещё одну порцию без чая, мальчишка убегает подальше. Аккуратно засовывает в мятый пакет.
Догоняю его.
– Эй....
Разворачивается, глядя на меня настороженно.
– Возьми-ка, - отдаю бутерброды.
Подозрительно смотрит на мою руку. Потом в глаза.
– Бери-бери. Это матушка тебе передала, - киваю на нее.
Забирает.
– Как зовут тебя?
– Кузьма.
– Кузьма? Хм. Солидно. А у меня дед был Кузьма.
Хороший мужик был. Пока был живой, в узде и батю и мать держал. И мы при них жили. А как помер, спились. И нас, то в интернат, то обратно. В итоге совсем отобрали.
– Кому взял кашу?
– киваю на пакет.
– Мамке....
– А чего она сама не пришла?
– Болеет.
Кормят у церкви далеко не каждый день.
– Дома-то есть еда какая-то?
– Не-е-е....
– Давай куплю?
– Тебе гвусно, когда дети говодные?
– Очень грустно! В гости меня пригласишь? Я бы посмотрел, может помочь чем. Продуктов бы вам купил.
Пятится, оглядываясь.
Испугался.
Не сообразив, как быстро успокоить его, ляпаю первое, что приходит в голову.
– Ты не бойся. Я.... из опеки! Знаешь, что такое "опека"?
Ментов они боятся, кем ещё представляться?
А опека наверняка их курирует.
Разворачиваясь, пацан даёт деру.
Вздыхаю.