Ищущий, который нашел
Шрифт:
В дверь купе кто-то робко постучался. Азот нервно оглянулась, а Лаурон простонал:
– Потише, Хогг вас побери, и так все тело болит!
– Простите, а чего вы не выходите? Вам помочь?
– в дверь просунулась рыжая голова. Я вздрогнул от неожиданности и покосился на тумбочку, где лежал рисунок. Поспешно застегнув ширинку на штанах, я похромал к столу и, сложив листок вчетверо, спрятал его за пазуху, радуясь, что в темноте Силна не разглядит портрета.
– Мы уже выходим, вы идите, - бросил я через плечо, но Силна вскрикнула:
– Давайте я вам помогу! У вас же нога болит!
– Лаурон испепелил ее взглядом и пробурчал что-то, непроизносимое в приличных обществах, и
– Он не инвалид, девочка, и не больная лошадь. Иди к своему наставнику, а то его терпение лопнет, - Силна скорчила недовольную гримасу и усмехнулась:
– А я вам не крестьянка, чтобы так со мной говорить. Заметьте, если бы не я с Лефремом, он был бы хуже, чем больная лошадь. Он был бы трупом, - едко закончила девушка, и в ее голосе засквозила гордость. Я несколько испугался вероятности такого исхода и нервно уточнил:
– Что, рана была такая серьезная?
– Более чем. Вообще странно, что вы выжили. Вот когда у Бусинки заражение крови пошло, ее три дня лихорадило, потом рвало кровью, а потом...
– Вы можете оставаться, а я пошла. Меня уже и без вас тошнит, - заявила Азот, широким шагом направляясь к выходу из купе. Я благодарно посмотрел на ее сияющую спину и пошел следом. Хорошо, что Силна не видела моего побледневшего лица. Выходили мы в гробовом молчании, и когда его нарушил звонкий смех, я невольно вздрогнул. В тамбуре горели керосинки, и я пытался привыкнуть к свету, разглядывая Силну. Она куталась в теплую шубку, пряча руки в мохнатые рукавицы. Рыжие кудри, скрученные в высокий хвост, упруго подпрыгивали в такт шагам.
– Что смешного в описании моей гибели?
– резко спросил я, останавливаясь. Она прыснула и захохотала еще громче, мотая головой. Меня это изрядно разозлило.
– Так что смешного?..
– Ваша реакция... Ой, я не могу... Вы такой смешной!
– меня покоробило. Ненавижу, когда надо мной смеются. Особенно - очаровательная врачевательница с огненными волосами.
– Не вижу ничего смешного, - почему-то резко ответил я, поворачиваясь и направляясь к выходу. Пришлось пройти длинный вагон, освещенный прикрученными керосинками и с бесконечными дверями. У выхода стоял мужчина, одетый в тулуп и странного вида фуражку. При виде меня его лицо скривилось, и он недовольно заявил:
– Вы бы там до утра еще просидели. Давайте-давайте, на выход!
– я, не глядя вперед, шагнул вниз, на небольшую лесенку и почувствовал, как тело съежилось от болезненного холода. Я заморожено спустился с лесенки, не в силах вдохнуть воздух, чувствуя, как мороз обжигает кожу под рубахой. За спиной раздался смех, а Азот набросила мне на плечи что-то мохнатое и тяжелое, что при более подробном рассмотрении оказалось шубой. Я осмотрелся. Вокруг было довольно много людей, нагруженных сумками. Мы стояли на очищенной от снега платформе, а над нами высилось большое черное сооружение, похожее на гигантскую гусеницу, в утробе которой что-то недовольно урчало и пыхтело. Снаружи поезд выглядел устрашающе. Не хотел бы я увидеть такую штуку...
– Идем мы или как?
– раздраженно подпрыгивая на месте пробурчал Лаурон. Он тоже где-то взял шубу и такую же мохнатую шапку и теперь был похож на выпившего лесника. Или лешего, так было бы вернее. Заострившиеся черты лица, черные круги под глазами и желтоватый цвет кожи вызывали некое отвращение. А в моем случае - жалость. Теперь я знал, что ему угрожает и всю жестокость способа, которым его спасают. Уж лучше умереть... Хотя, не такой смертью. Это было бы слишком страшно... Смерть,
Толпа двинулась прочь с платформы, а гусеница запыхтела, ее голова издала жуткий звук, выпустив облако пара, и понеслась прочь, застучали колеса, загудела земля, содрогаясь под массой этой пугающей штуковины. Меня толкнули, и я пошел вслед за всеми.
Холод был поистине страшный. Слюна замерзала во рту, а ресницы покрывались белым инеем. Теперь я понимал, почему у яшинто нет ни ресниц, ни слезных желез: при такой температуре эти приспособления только мешают. Первое время я просто передвигал ногами, прихрамывая, ничего не соображая. Мысли были направлены только на то, как бы вдохнуть поменьше воздуха и согреться. Но со временем становилось проще дышать, и я смог оглядеться и хотя бы понять, куда мы идем. Большинство пассажиров шло в ту же сторону, что и мы. Но чем дальше, тем меньше нас оставалось: кто-то свернул к виднеющимся неподалеку огням, кто-то вообще в другую сторону. Было по-прежнему темно, хотя по всем расчетам пора было бы уже солнцу явиться и начать исполнять свои прямые обязанности. Но оно упорно не хотело к ним приступать, видимо, нежилось где-то в своей небесной постели.
Мы шли по заснеженной довольно широкой дороге. Вокруг было на удивление безлюдно, только небольшие скопления домов, призывно горящих огнями вдали от дороги. А мы шли прямо в безлюдную степь, где одиноко маячили гигантские вершины гор. При виде гор так близко я замер. Они были поистине огромны, их белоснежные склоны купались в лунных и звездных лучах, как сочные кроны деревьев купаются в солнечном свете. Снег скрипел под сапогами, искрясь и переливаясь. В каждой крошечной снежинке играли все цвета радуги, посеребренные луной. Я запрокинул голову в морозное черное небо и ощутил себя маленьким мальчиком: такой бескрайней казалась эта высота, это небо, на котором отчетливо горели звезды. Я смотрел на их сияющие лучи, ровные и далекие, такие же ажурные, как снежинки под ногами. И горы, величественным ореолом обрамляющие снега, напоминали мне корону или, скорее, венец. Да-да, тот самый венец, что вручили мне а'рантьяки! Узорные вершины, лучами восходящие от белоснежного обруча. И искристый свет черных небес. Как же это невероятно прекрасно... Да, мне нравилось Пятое княжество.
Я уже и забыл, что иду не один. Равномерный скрип сапог и дружное молчание нарушило старческое пыхтение и звонкий голос.
– А вы в ту же сторону?
– догнала нас неугомонная Силна. Азот всю передернуло, а Лефрем, ковыляющий позади, хмыкнул в усы. Лаурон простонал:
– Да замолчите вы, ради Илен! Заколебали уже!
– я оглянулся на его измученную фигурку, согбенную под тяжестью шубы и сумы с продуктами, и мне стало стыдно. Нагрузили его, а ведь парню и так нелегко приходится!
– Давай сюда сумку, я понесу, - потребовал я, шагая к нему. Лаурон молча посмотрел на меня отчаянными глазами, в которых плескалась усталость, и буркнул:
– Сам донесу. У тебя нога, свалишься опять. Мне полезно, - добавил он, и, не оборачиваясь, пошел вперед, догонять не останавливающуюся Азот. Позади нас ковыляли только Лефрем и Силна - больше никто в сторону гор не направлялся. Я решил получить объяснение на эту странность.
– Да, в ту. А куда все делись?
– немного запоздало обратился я к Силне. Та сияющим взглядом смотрела вокруг, щеки покраснели от мороза, а рукавицами она терла замерзший нос. Но глаза! Глаза сияли, как звезды. Она испытывала то же, что и я, глядя вокруг. Да, еще бы ей не восхититься суровой северной красотой, особенно если учесть, что всю свою жизнь она провела в мире вечного лета.