Исход (часть 1)
Шрифт:
Они осторожно отползли назад и подползли к базе с другой стороны, сделав большой, километра в три, круг, стараясь все запомнить и привязать местность к плану, над которым каждый из них корпел не одни сутки. Юрка никого не знал, можно сказать, кроме Скворцова; сейчас он был захвачен общностью со всеми этими людьми и близостью с ними; после неожиданной вспышки отчуждения к Скворцову ему было стыдно, и больше всего стыдно, потому что он так и не признался, что подслушивал, и презирал себя за это.
Лежа сейчас на пригорке, километрах в трех от базы, Юрка вспомнил школу. С
А физик у них в школе был смешной — в очках, сухопарый, как жердь, Петр Петрович, и все его звали «тяготение», это было его любимое словечко, и потом, он был такой худой, длинный, что фигурой своей напоминал это слово — «тяготение». И еще у него было в привычке подолгу держать неуспевающего ученика у доски и «тянуть» душу.
Юрка думал о школе с нежностью, ему все прошлое теперь вообще казалось нереальностью или словно оно приснилось однажды, в чудесном сне, и он сейчас вспомнил немецкие падежи и формы глаголов, все эти «ich», «du», «sie» ему казались детской игрой; слушая пленных немцев, не поспевая за ними, он почти не понимал их речи, только отдельные слова, а тут еще эти лесные овраги с двумя тысячами тремястами мертвецов, отсюда даже птицы улетели.
— Будем ждать дождей, — сказал Веретенников. — Самый сенокос, должны же они быть, черт их возьми, а теперь, я думаю, нам по домам пора. Скоро утро.
Остаток ночи и большую часть дня Юрка и Скворцов беспробудно спали в своей каморке без окон, и Юрке приснилось что-то светлое и огромное — ему приснилась молодая яснолицая женщина, она была стройна и высока; она взяла Юрку на руки и несла, перешагивая через деревни, окопы и леса, и ему было хорошо у нее на руках, он даже заплакал украдкой, так ему было хорошо и покойно.
Он проснулся, услышав глухой голос Скворцова. Тот с кем-то разговаривал, дверь из каморки была полуоткрыта, и Юрка сразу увидел Шуру, он узнал ее по голосу. «Вот бесстыжая, — подумал он. — С первого вечера пришла, и теперь хоть бы хны. Как ни в чем не бывало…» Девушка была чуть старше его самого, Юрка возмутился еще больше и хотел отвернуться к стене, но продолжал разглядывать лицо девушки.
— Юра! Петлин! — услышал он голос Скворцова и быстро встал, оправляя помятую рубаху, спали они не раздеваясь. «Что-то случилось», — подумал он, забывая о Шуре и о своих мыслях, и быстро вышел к ним.
— Здравствуйте, — сказал он, ему никто не ответил. Он покосился на Шуру и тут увидел у Скворцова в руках газету.
— Что? — сразу спросил он.
— Немцы сообщают о полном уничтожении нашего отряда. Трофимов вроде бы убит, много взято
Кто-то вздохнул в углу, Юрка оглянулся и увидел Матрену Семеновну.
— Брешут, собаки, — сказал Юра.
— На, читай.
Юрка неохотно протянул руку, газета была на русском языке, выходила в Ржанске и называлась «Свободный голос». Юрка читал, сдвинув выгоревшие брови, и если он вначале не верил, то сейчас, когда перед глазами рябили фамилии и имена хорошо знакомых людей, указывалось, сколько им лет и откуда они родом, Юрка задышал тяжело и часто, а строчки все плыли и плыли в глаза, двоились, прыгали.
— Этого не может быть!
«При содействии местного населения, измученного террором лесных бандитов и при помощи добровольных частей Русской Освободительной Армии Третьему экспедиционному корпусу под командованием полковника Рудольфа Зольдинга… два дня назад началось наступление… труднопроходимые Ржанские леса…»
— Этого не может быть!
«Крупный отряд бандитов под командованием садиста-коммуниста, три раза судимого в тридцатых годах за изнасилование и убийство малолетних детей (как девочек, так и мальчиков), бандита Трофимова, был полностью окружен и уничтожен до последнего человека…»
«От полнейшей безвыходности, предвидя скорый конец, Сталин приказал выпустить сотни тысяч уголовных преступников — убийц и воров, содержащихся в лагерях Сибири, и приказал перебросить их за линию фронта, в местности, навсегда освобожденные от кровавого владычества коммунистов, для создания террора, неразберихи, провокаций. Немецкое командование призывает население и впредь выявлять бандитов и помогать установлению твердого правопорядка немецким властям, их…»
— Мерзавцы! — сказал Юрка зло. — Да они всё брешут, собаки, не может быть! Проклятые геббельсы! Да что вы, Владимир Степанович? Вы что, верите этой брехне?
— Погоди, Юрка, во всяком случае, это нас не остановит. Дай газету. — Он положил газету на стол, разгладил ладонями и опять пробежал пространный приказ коменданта Ржанска полковника Зольдинга. Он уже несколько дней не брился, и Шура подумала, что нужно будет принести ему отцовскую бритву.
— Шура, — сказал он, поднимая глаза. — Передай Веретенникову, все остается по-прежнему. Хочешь с нами позавтракать? — указал он на стол, где стояла вареная картошка в большой миске и малосольные огурцы в другой.
— Спасибо, завтракала. Я пойду.
— Будь очень осторожна. Передай, чтоб ни малейшего подозрения.
— Садитесь есть, — сердито буркнула Матрена Семеновна. — Какой толк, все давно остыло.
— Я не хочу. — Юрка сел на стул, зажал руки коленями и сгорбился, от этого плечи у него стали совсем узкими.
Матрена Семеновна подошла к нему и, вздохнув, пригладила ему лохматые волосы.
— Эх, сынок, сынок, не поешь — и силы не будет. А что ты без силы можешь? Ты молодой, тебе есть надо. Вставай, садись к столу, а ты, Александра, не уходи, мало побыла. Вон возьми ведро с очистками, вынеси, да по двору повертись подольше, дровишек потюкай. А то зачем приходила?