Исход Рагнарёка
Шрифт:
– Сукин сын! – явно имел тот в виду Мельхиора. – Сукины дети! – отправляя заклятья, обращался он уже к ходячим мертвецам.
Виновник восстания на кладбище же попросту выжидал, удобно встав между домами, прислонившись рукой к стене и делая вид, что устал и ему следует отдышаться. Так к нему не приставали «свои», если кто-то из стражи его бы заметил. У тех своих дел сейчас было выше крыши: надо было как можно скорее добраться до места, сражаться и давать отпор нежити, выполнять приказания командиров.
Но, осознав, что с каким-то обычным стражником едва ли станут разговаривать во дворце,
Как историк, Когнаций знал очень много легенд и мифов, в том числе о богах. Чародеи, участники культа Гончих Псов Симаргла, державшие свою принадлежность в тайне, нередко были отправлены по поручениям Мельхиора к этому старику, чтобы разузнать какие-либо детали об артефактах и божествах.
Теперь его уж точно впустят во дворец, где можно будет совершенно безопасно и приблизиться к Лор де Рону, наведавшись в тронный зал, если потребуется, и отыскать Розу с Сабриной. И заодно, пока Маркуса нет рядом, он желал поквитаться с чародейкой, что его предала и похитила дочь. Потому некромант копил силы и в любой момент мог пустить в ход какое-нибудь опасное болевое заклятье.
Морри держалась рядом, накинув свой волчий капюшон с ушками, чтобы солнце не попадало на лицо. Руки спрятала в карманы и старалась не отставать. Для выбранной внешности немощного старика Мельхиор двигался весьма стремительно, не вживался в роль, не шаркал ногами, а надеялся как можно скорее разыскать свою дочь.
На площадях даже в столице тут и там в колодках или у досок позора стояли прикованные пленники. В основном, молодые мужчины и женщины в одеждах, перепачканных всякой тухлятиной и грязью. Все они выступали против нынешних порядков. Против ведения войны с Вольными Городами, против изгнания эльфов, людоящеров, карликов и остальных нелюдей, что проживали уже давно на территории Империи.
Многие из таких были друзьями и хорошими соседями местных жителей. Некоторые – нелюдимыми, малообщительными, зато толковыми ремесленниками, библиотекарями, пастухами, без которых стало сводить концы с концами ещё сложнее, чем прежде. А заключённые то и дело распевали какие-нибудь песни Эдельвейса и восклицали что-нибудь о свободе слова, свободе самовыражения, свободе выбора профессии, ведь для многих в Империи, особенно для небогатого населения, всё было предопределено наследием дела родителей.
И чем больше свободомыслия приносил в города странствующий и объявленный нынче в розыск Эдельвейс, чьи портреты встречались в центре даже чаще, чем изображения Мельхиора, тем сильнее всем этим проникалось молодое поколение. На досках чертили плакаты с призывом дать возможность смены профессий, призывали изменить какие-то нормы, законы и правила. Начинались демонстрации, шествия, коллективные песнопения с разжиганием уличных костров
– Глядите в оба, – попросил монсеньор и юную вампиршу и кошку на своём плече при входе в имперский дворец, где никто не смел преграждать ему путь и даже интересоваться о цели визита. – Ей пятнадцатый год идёт, недлинные чёрные волосы асимметрично зачёсаны, если вдруг ничего не поменялось. Худощава, бледновата, одета, скорее всего, не подобающе этому месту. Едва ли пленницу наряжать аристократкой удумают.
Большая часть стражи и патрулей уже покинула дворец, направившись к кладбищу. Редкие постовые глядели прямо перед собой, словно статуи. Не изучали ходящих туда-сюда вельмож глазами, а те впопыхах торопились по своим домам или убежищам. Кто-то собирался спасать добро и членов семей, стремясь вывезти из города, чтобы не страдать от нашествия нежити. Кто всех собирал в просторный оборудованный погреб, хорошенько забаррикадировавшись с сияющими кристаллами и продовольствием.
Другая часть гвардии, наоборот, с коридоров и галерей на этажах была снята и отправлена защищать монарха. Но, естественно, если б мертвецы добрались к городскому центру, то либо была бы мобилизована защита дворца, либо полная эвакуация. Мельхиор об этом не знал, иначе оказался бы весьма огорчён. Чем меньше охраны будет вокруг Лор де Рона, тем проще ему было бы вызволить дочку. Впрочем, она не обязательно была именно при императоре. Могла оказаться в какой-нибудь тюремной камере уже глубоко в подземелье и даже не факт, что вообще во дворце.
– Советник Когнаций! Не меня ищете? – раздалось справа от центральной лестницы, где с боковой галереи, сверху, по пути, скорее всего, из тронного зала спускался немолодой прелат в высокой зелёной митре и с бородой-косичкой. – Как хорошо вы сегодня выглядите! – удивился он. – Прям лет на десять помолодели!
– Всё молодильные одуванчиковые крема от моей дорогой супруги-аптекарши, – замялся Мельхиор, придумывая оправдание.
– Разве ж она ещё три года тому назад не отдала богу душу? – удивился священник.
– Померла-померла, но крема-то остались! – кивнул монсеньор в обличье Когнация. – Вот, кошку завёл, – показал он на плече зеленоглазую Баст.
– Симпатичная… – ответил прелат с некой брезгливостью: видимо, кошек не очень-то жаловал. – А вы, вероятно, меня здесь разыскиваете? Я прибыл не так давно и заверяю: правнук ваш в Квинтесберге цел, жив, здоров. Вам, господин советник, в вашем возрасте не престало уже волноваться. Будьте спокойны. Нападение дракона и компании некроманта не коснулось великого собора, со всеми, кто был внутри, полный порядок. Не стоит волноваться, – заверял прелат. – Напишите ему весточку, ответ быстро дойдёт. Слышал, он делает успехи. Но я, в основном, сопровождал Его Высокопреосвященство в Лонгшире. Должен был остаться в Стелланторе, но настоятелем по итогу решили оставить отца Дамиана. Помните его? Приезжал такой пожилой мужчина из Вольных Городов. Лоб лысоват, на затылке седина взъерошена, словно белый костёр горит, а через левый ослепший глаз шрам такой внушительный на лице.