Исход. Том 1
Шрифт:
— Давай-ка пойдем к насосу, Абигайль, дорогая, и смоем всю эту грязь.
И только через год Люк поведал ей, что же ее отец не хотел, чтобы Ричард произнес вслух: что ласка, вне всякого сомнения, должна была быть бешеной, раз уж она сотворила такое, и если бы это было правдой, то она, Абигайль, умерла бы страшной смертью, это было бы одной из самых ужасных пыток, известных человечеству; но ласка не была бешеной, рана затянулась, не оставив следа. Но все равно с того дня и поныне Абигайль боялась этих зверьков так, как некоторые люди боятся крыс и пауков. Вот если бы грипп забрал их, а не собак! Но этого не произошло, и она была…
Твоя жизнь в моих
Один из зверьков бросился вперед и резко рванул сумку.
— Эй! — выкрикнула старушка. Ласка отпрыгнула назад, казалось, она скалилась, клочок материи свисал из ее пасти.
Он послал их — темный человек.
Ужас охватил ее. Теперь вокруг собралось уже не менее сотни хищников, серые, коричневые, черные, все они принюхивались к курам, лежащим в сумке. Они заполонили обе стороны дороги, прыгая друг на друга, желая добыть то, что унюхали.
Мне придется отдать добычу. Все было напрасно. Если я не отдам им кур, от разорвут меня на куски. Все было зря.
В темноте разума Абигайль возникла злорадная ухмылка темноликого, она видела его сжатые кулаки, из которых сочилась кровь.
Еще один рывок сумки. И еще один.
Ласки с противоположной стороны дороги теперь подкрадывались к ней, извиваясь брюхами в пыли. Их маленькие, злобные глазки сверкали, как льдинки в лунном свете.
Но кто верит в Меня, смотрите, он не погибнет… ведь Я поставил на нем Мою отметину, Мой знак, и ничто не прикоснется к нему… он Мой, сказал Господь…
Абигайль остановилась, все еще дрожа от страха, но теперь уже уверенная в том, что ей необходимо сделать.
— Убирайтесь прочь! — выкрикнула старушка. — Правильно, это куры, но они предназначены для моих гостей! А теперь прочь все!
И они отступили. Казалось, в их маленьких глазках промелькнуло беспокойство. И внезапно они исчезли, растворились, как тающий дым. «Чудо», — подумала матушка Абигайль, и благоговение и благодарность Господу наполнили все ее существо. Затем, совсем неожиданно, она похолодела.
Где-то далеко на западе, за Скалистыми горами, которых не было видно даже на горизонте, она почувствовала, как глаз — некий сверкающий Глаз — внезапно открылся и, разыскивая, повернулся к ней. Так же четко, как если бы он говорил вслух, она услышала:
— Кто здесь? Это ты, старуха?
— Он знает, что я здесь, — прошептала она в ночи. — Помоги мне, Господи. Помоги мне сейчас, помоги всем нам.
Волоча сумку, она снова пошла к дому.
Они появились два дня спустя, 24 июля. Она не успела сделать все приготовления, как собиралась; снова матушка Абигайль чувствовала себя полностью разбитой и истощенной, способной только еле-еле передвигаться, испытывая боль во всем тепе, она с трудом даже набирала воду из колодца. Она проспала почти весь день после эпопеи с курами и борьбы с полчищем ласк. Ей снилось, что она находится в прохладном месте высоко в горах, где-то посередине Скалистых гор, на запад от шоссе № 6, серпантином вьющегося между высокими скалистыми стенами, затенявшими этот провал весь день, куда солнце заглядывало только на полчаса с одиннадцати сорока пяти до двенадцати пятнадцати. В ее сне стояла кромешная тьма — ни сияния луны, ни проблеска звезды. Где-то завывали волки. Внезапно в этом мраке открылся Глаз, устрашающе поворачиваясь из стороны в сторону, в то время как ветер тоскливо завывал в соснах и голубых горных елях. Это был он, и он искал ее.
Матушка Абигайль очнулась после этого продолжительного, томительного сна менее отдохнувшей, чем когда ложилась, и снова она молила Господа освободить ее или, по
На юг, север или восток, Господи, и я покину Хемингфорд Хоум, вознося Тебе молитвы. Но только не на запад, только не к тому темному человеку. Скалистых гор недостаточно, чтобы разделить нас и его. Пусть лучше между нами станут Анды.
Но какая разница. Позже или раньше, когда этот человек почувствует в себе достаточно сил, он отправится на поиски тех, кто будет противостоять ему. Если не в этом году, то в следующем. Собаки исчезли, их унес грипп, но высоко в горах остались волки, готовые услужить Отпрыску Сатаны.
И не только волки готовы были служить ему.
Утром того дня, когда прибыли ее гости, матушка Абигайль начала растапливать печь в семь утра. Господь ниспослал ей прохладный, облачный день, первый за несколько недель. К вечеру, скорее всего, пойдет дождь. По крайней мере, бедро, сломанное ею в 1958 году, предсказывало дождь.
Сначала матушка испекла пироги, положив в них консервированную начинку, хранящуюся на полках ее кладовой, свежий ревень и клубнику из сада. Клубника, слава Богу, только что поспела, и приятно было сознавать, что она не пропадет зря. От самого факта, что она готовит еду, матушка почувствовала себя намного лучше, потому что куховарила всю свою жизнь. Черничный пирог, два с ревенем и клубникой и один яблочный. Ароматы стряпни наполнили утреннюю кухню. Абигайль разложила пироги охлаждаться на подоконники — так она делала всю свою жизнь.
Она замесила самое воздушное тесто, какое только могла, хотя без свежих яиц сделать это было крайне трудно — ведь были же яйца в курятнике, и некого винить, кроме самой себя. С яйцами или без оных, но к полудню маленькая кухонька с покатым полом, покрытым поблекшим линолеумом, наполнилась запахом жареных кур. Они отлично прожарились, поэтому старушка с удовлетворением поплелась на крыльцо, используя смятую газету в качестве опахала.
Куры получились именно такими, что лучшего и желать нельзя. Один из этих парней сорвет дюжины две сахарных початков кукурузы, так что они отлично поедят на воздухе.
Положив кур на бумажное полотенце, она вышла на заднее крыльцо с гитарой, уселась и начала играть. Она спела все свои любимые гимны, ее высокий дрожащий голос парил в неподвижном воздухе.
Наш путь опасен и тернист, Род человеческий страдает, И только тот, кто сердцем чист, На Иисуса уповает. Сын Человеческий, приди, Людей от скверны огради!Музыка показалась ей настолько прекрасной (хотя слух у нее упал до такой степени, что она никогда не была уверена, хорошо ли настроена ее гитара), что матушка Абигайль сыграла еще одни гимн, и еще один, и еще.
Матушка начала было наигрывать «Мы отправляемся к Сиону», когда услышала звук мотора, приближающийся с севера по Полк Каунти-роуд. Она перестала петь, но ее пальцы машинально перебирали струны гитары, пока она прислушивалась, склонив голову набок. Приехали, да, Господи, они отыскали дорогу, и теперь она уже видела пенистый шлейф пыли, поднимаемый грузовичком, когда тот поехал по грунтовой дороге и остановился перед воротами у ее домика. Огромное, приветственное волнение наполнило все ее существо, матушка Абигайль обрадовалась, что надела свое лучшее платье. Она зажала гитару коленями и прищурила глаза, хотя солнца по-прежнему не было.