Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

Всех потрясло, как в лоне просвещения и философии произошел такой взрыв варварства.

Но никакой внезапности не было.

Все логически развивалось, но абсолютно не туда, куда его пролагали «титаны мысли».

История, как объективное отражение жизни семьи, колена, рода, становится инструментом политических манипуляций и начинает влиять через подражание на саму жизнь. Это порождает «великие концепции», которые одна за другой оборачиваются катастрофами. Потому и говорят, что История ничему не учит.

Кому же предъявлять иск? С кого взыскивать?

Дело в том, что иск Истории связан с таким неуничтожимым феноменом, как абсолютная справедливость.

Она невидимо присутствует везде.

За деревьями у расстрельных рвов.

За пулей, миновавшей ребенка, женщину или мужчину, чтобы смогли они выбраться из кровавого месива – поведать миру о преступлениях.

За

невыветривающимся запахом сожженных тел, стоящим вот уже более 60 лет над Европой.

Это неотступно преследует меня через всю жизнь.

И главным героем, осмысливающим виденное, совершаемое драмой, трагедией, являются глаза, глаза души, хищной зрением, иногда рвущейся спастись от видимого.

Ангел, состоящий из одних глаз, – из еврейской Каббалы – трагический образ преизбытка зрения.

В 60-е годы я написал стихотворение «Глаза»:

Мы – два шара, прозрачные два острия,мы – два мира, сокрытых в подлобье,есть орбиты свои, кровь своя, боль своя,только все ж говорят, мы – подобья.И восход и закат совершаются в нас,и рожденье и смерть совершаются в нас,зелен луг, ослепителен солнечный наст,в нас звезда возникает, но только тогда,когда в сердце спокойно и мирно.Все равно только небу: в беду, не в бедуЗажигает лампаду себе иль звездуДаже в час катастрофы всемирной.Чаще в нас – вместо звезд,чуть спиной шевеля,возникает погостили просто земля.Сколько дел и надежд захоронено в нас,сколько тел без одежд похоронено нас,сколько лиц безымянных рассеяно в нас,худосочных, румяных, расстреляно в нас.Как живые могилы – есть тысячи глаз.И надбровья –живые надгробья.Мы безмолвны, но в нас каждый шаг, каждый след.Мы повсюду. Мы есть даже там, где нас нет.В поле – двое. И выстрел. И мертвый – на снег.Но глаза у другого остались. То – мы –От себя не укрыться под пологом тьмы.Мы бездонны. И кажется, пыл в нас погас.Все, что было – забвеньем завеяно в нас.Но мы связаны с сердцем. Точнее бы тут:Прямо в сердце глаза человечьи живут.Ничего, ничего не потеряно в нас.И поздней или раньше – ударит наш час,Когда камни надгробий рассыпятся в пыль.Вновь становится болью забытая быль.

В те годы я встречался в литобъединении с одним русым русским пареньком по имени Феликс Чуев, который со временем стал московским поэтом, шовинистом и антисемитом, удостоившимся доверия зажившегося старичка Вячеслава Молотова и написавшим книгу бесед с этим молотолобым мракобесом из сталинской камарильи.

Но тогда, в молодости, написал он наивное по своей выспренной верности партии стихотворение. Речь шла об его отце, летчике, направившем самолет то ли на вражескую колонну, то ли во вражеский самолет. Когда его извлекли из кабины, мертвой рукой он сжимал партбилет. Но стихотворение завершали две строки, как бы вырвавшиеся из самых сокровенных глубин юношеского сердца, безотносительные ко всему, что говорилось в стихотворении, и запомнившиеся мне на всю жизнь:

…Значит есть что-то выше смерти,А вот выше совести – нет.

Каждое поколение в любом народе рождает редких, как выпавшие зубья из гребешка, ренегатов. «Бегите из «страны обетованной», – кликушествуют они, – Израиль обречен».

В связи с этим я вспомнил, уже подъезжая к Риму, малозначительный, но весьма поучительный эпизод из его имперской истории.

Умершему императору Веспасиану перед сожжением его тела по традиции тех времен, вкладывают в рот монету – оплату лодочнику Харону, который должен перевезти императора через реку Лету в поля мертвых.

На

этой монете торжествующе было отчеканено – «Judaea сapta” – «Иудея уничтожена», стерта с лица земли, из человеческой памяти.

Конечно же, такого редкого по числу и качествам зоологического типа, каким является ренегат, откровение и предупреждение не остановят от бега в Ничто, в позорное исчезновение.

Избиваемый, унижаемый, уничтожаемый «малый народ» спасался бегством. Главным образом, в страну неограниченных возможностей, страну эмигрантов – Америку.

Сыновья и внуки этих жертв, распрямившись, проявили недюжинные способности, заложенные в генах, к наукам.

Им был близок смысл понятия слова «дар», завещанного их праотцами. Это – дарение без ожидания встречного дара, что открывало им иной великий «дар» – дар Божий – проникнуть в сферы духа, в тайны природы и разума, во все то, что составляет богатство человеческого существования, за что отцам их платили лишь черной неблагодарностью и откровенной ненавистью, оборачивающейся массовой резней. Но именно этот дар, – к физике, математике, биологии, экономике, – позволил им раскрыть тайны ядра, гена, высоких технологий. Они привели Америку к достижениям, позволившим ей опередить сегодня мир лет на двадцать – по силе и богатству.А народы, породившие массовых убийц людей, безоружных и безвинных, покрыли себя несмываемым позором. Позор этот «перстами руки человеческой» записан на стене абсолютной справедливости.Над нею можно надсмехаться, глумиться, ей можно отрывать пейсы, ее можно отшвыривать, как щенка, ее можно забивать до смерти.Абсолютная справедливость не угрожает, не мстит, не требует покаяния.Абсолютная справедливость всегда приходит поздно.Но приходит всегда.

Часть вторая

К порогу третьего тысячелетия

Сны о прошлом

Памяти Сергея Сергеевича Аверинцева

Умер Сергей Аверинцев, чье имя, впервые возникшее в моей жизни тридцать три года назад, было подобно глотку воды в иссушающей пустыне. Прочитал прекрасную статью Михаила Гаспарова «Памяти Аверинцева» и подумал: упущена в ней одна из важнейших составляющих творчества гениального нашего современника по имени Аверинцев. И упущение это касается каждого из нас, принадлежащих – желаем мы этого или нет – к некой популяции, называемой «еврейской интеллигенцией» (СССР, России), которая с успехом может стать объектом изучения столь популярной сегодня социальной психологии.

Смерть – мгновение, но это то самое, которое воистину мгновенно восстанавливает всю цепь времени в противовес боли от мысли, что будущее оборвано.

1971 год. Москва. Высшие литературные курсы. На седьмом этаже общежития по улице Добролюбова мы, несколько сокурсников, в достаточной степени доверяющих друг другу, зная, что днем, когда все на занятиях, «критики в штатском» роются в наших письменных столах, передаем по цепочке запрещенную литературу. Трудно представить, но каждый ухитряется за одну ночь прочесть, к примеру, почти слепую машинописную копию, гигантский ворох страниц «Архипелага ГУЛаг» Солженицына или книжицу величиной с ладонь, напечатанную петитом на Западе, – роман «Доктор Живаго».

Вышколенный умением читать между строк, помня слова Толстого о Достоевском, что он «мнителен и самолюбив, как еврей», я все же уязвлен рассуждением Пастернака, вложенным в уста Симы Тунцевой: «Развитие человеческого духа распадается на огромной продолжительности отдельные работы. Они осуществлялись поколениями и следовали одна за другой. Такой работой был «Египет, такой работой была Греция, такой работой было библейское богопознание пророков...»

«Вы, евреи, слишком придирчивы», – говорит мне следующий по цепочке, которому утром, передавая книжицу, высказываю свою обиду. Он, обзываемый «национал-патриотами» на курсе «полужидком» (разузнали, что отец его был евреем), этак спонтанно, на ходу, расширяет формулу Толстого. А говорю я ему примерно следующее: не могу отделаться от мысли, что за обдумыванием и написанием этих слов у Пастернака проявилась – почти по Фрейду и как у Фрейда – скрываемая от себя ущербность галутного еврея. Пастернак последовательно называет «работы» по развитию человеческого духа: Египет, Грецию, библейское богопознание пророков. Но ведь пророки творили раньше эллинов. Придирка с моей стороны? Но сам Пастернак пишет: «следовали одна за другой». Более того, «библейское богопознание (естественно, Бог с маленькой буквы) пророков» ничего не говорит о том, что богопознание это – иудейское. Разве за этим не ощущается попытка скрыть от себя наиболее болезненное, попытка, особенно остро подчеркивающая это болезненное?

Поделиться:
Популярные книги

Протокол "Наследник"

Лисина Александра
1. Гибрид
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Протокол Наследник

Император

Рави Ивар
7. Прометей
Фантастика:
фэнтези
7.11
рейтинг книги
Император

Кодекс Охотника. Книга IX

Винокуров Юрий
9. Кодекс Охотника
Фантастика:
боевая фантастика
городское фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга IX

Государь

Кулаков Алексей Иванович
3. Рюрикова кровь
Фантастика:
мистика
альтернативная история
историческое фэнтези
6.25
рейтинг книги
Государь

Товарищ "Чума"

lanpirot
1. Товарищ "Чума"
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
4.00
рейтинг книги
Товарищ Чума

Игра престолов

Мартин Джордж Р.Р.
Фантастика:
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Игра престолов

Сердце Дракона. Том 20. Часть 1

Клеванский Кирилл Сергеевич
20. Сердце дракона
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
городское фэнтези
5.00
рейтинг книги
Сердце Дракона. Том 20. Часть 1

В комплекте - двое. Дилогия

Долгова Галина
В комплекте - двое
Фантастика:
фэнтези
юмористическая фантастика
попаданцы
8.92
рейтинг книги
В комплекте - двое. Дилогия

Никчёмная Наследница

Кат Зозо
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Никчёмная Наследница

Законник Российской Империи. Том 4

Ткачев Андрей Юрьевич
4. Словом и делом
Фантастика:
городское фэнтези
альтернативная история
аниме
дорама
5.00
рейтинг книги
Законник Российской Империи. Том 4

Тайный наследник для миллиардера

Тоцка Тала
Любовные романы:
современные любовные романы
5.20
рейтинг книги
Тайный наследник для миллиардера

Новый Рал 9

Северный Лис
9. Рал!
Фантастика:
попаданцы
аниме
фэнтези
фантастика: прочее
5.00
рейтинг книги
Новый Рал 9

Её (мой) ребенок

Рам Янка
Любовные романы:
современные любовные романы
6.91
рейтинг книги
Её (мой) ребенок

Матабар

Клеванский Кирилл Сергеевич
1. Матабар
Фантастика:
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Матабар