Искатель, 1961 №3
Шрифт:
— Отдай! — возмущается мальчишка. — У тебя есть свое!
— Пойди вымой, — строго говорит девочка. — Мама говорит, нельзя есть немытые фрукты…
Из буфета в кабину возвращается Генри.
Возле второго салона его задерживает взволнованный экс-диктатор. Воровато оглянувшись по сторонам и убедившись, что их никто не слышит, он подымает толстый волосатый палец.
— Один! Только один!
— Что один? — недоумевает Генри.
— Парашют! Один парашют. Мне!
Генри
— Вот чек… — Он переходит на шепот. — Здесь все, что у меня осталось… Клянусь честью! Его учтут в любом банке…
Генри повертел чек, посмотрел на свет. Диктатор с надеждой следит за ним.
— Один! Только один!..
Генри, вздохнув, возвращает чек.
— К сожалению, в этой лавке нет ни одного…
Диктатор молитвенно складывает руки. Кажется, сейчас он бросится на колени.
— Я охотно бы принял этот чек. Но… — Генри засовывает чек в петлицу пиджака диктатора. — У меня нет наследников, а я не уверен, что обстоятельства позволят мне завтра лично явиться в банк…
КАБИНА
Врач прослушивает сердце пилота. Сестра готовит шприц к очередной инъекции.
Дверь отворяется. Входят мальчик и девочка. Они осторожно несут стаканы с компотом.
Дети с любопытством оглядываются вокруг. Девочка подходит к койке, на которой лежит стюардесса.
— Она спит?
— Да… — мягко говорит врач.
— Одетая? Мама говорит, что это очень вредно…
— Она очень устала и не успела раздеться…
САЛОН
За окном все ниже и ниже опускается к горизонту солнце. Его тревожные отсветы ложатся на стены салона.
Миссионер прильнул к окну.
— «Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит оно к месту своему, где оно восходит… И возвращается солнце, и возвращается ветер, и возвращается все на круги свои…» — Голос миссионера звучит как заклинание.
— А вам не кажется, святой отец, — спрашивает агент, — что Экклезиаст сегодня устарел?
— Слово господне нетленно и неизменно!
— А люди?
Миссионер молчит.
— А люди? — настойчиво спрашивает агент. — Люди?
Он с силой поворачивает священника к себе.
— Люди?!.
Смеркается. В самолете тишина. Слышно, как мерно гудят моторы. Пассажиры изредка перебрасываются тихими репликами…
И только дети Ееселы и подвижны. В самолете раскрыты все двери. Кабина, салоны, буфет слились в один длинный коридор. В проходе Фреди и девочка играют в древнюю, как человечество, игру. «Осаливая» друг друга, они с шумом бегают взад и вперед.
На них смотрят пассажиры. И у каждого родятся свои мысли и чувства.
ПЕРВЫЙ САЛОН
Тесно прижавшись друг к другу, сидят молодожены. Тихо, чуть
Она: У нас будут дети…
Он: Сын…
Она: Нет, лучше дочь…
Он: Хорошо, пусть дочь…
Она: Нет, нет! Пусть будет так, как хочешь ты!.. Он будет носить твое имя…
Он: Через шесть лет он первый раз пойдет в школу…
ВТОРОЙ САЛОН
Здесь слышатся сдерживаемые рыдания. Плечи пожилой американки вздрагивают. Ее муж осунулся. Даже кажется, стал меньше ростом.
— Перестань, Элизабет! Это невыносимо!
— Господи! — всхлипывает женщина. — Эмми! Неужели я не увижу тебя?.. Джон! Неужели мы никогда не увидим больше нашей девочки?!.
Муж подымает голову. Под его тяжелым взглядом женщина замирает.
— Может быть, теперь… — медленно говорит он, — это было бы лучшим выходом…
КАБИНА
Сюда, запыхавшись, вбегают ребята. Фреди прячется от своей подруги на руках седого врача.
— Посиди минуточку спокойно, — улыбается врач.
Фреди доверчиво прижимается к седому человеку.
— Что это у вас? — спрашивает он, проводя по широкому шраму на левом запястье врача.
— Так, пустяки… Однажды неосторожно обжег руку…
— Вам было больно?
— Не очень…
— Я тоже раз обжег палец, только у меня все прошло.
— У детей всегда все проходит…
— А у взрослых?
— Иногда остается на всю жизнь…
Фреди снова осторожно касается пальцами шрама. Седой врач прикрывает глаза…
В кабину входит студентка с чашечками кофе на подносе. Протягивает одну врачу.
— Доктор! — негромко окликает девушка.
Врач приоткрывает глаза. Тяжело проводит рукой по лицу.
— Вы устали, доктор?
— Нет… Просто у меня не было детей…
Врач пристально смотрит вперед, туда, где за стеклянным фонарем кабины пылает закат. Огненные отблески падают на его лицо. Стихает постепенно гул моторов. И где-то далеко-далеко в памяти врача начинает звучать песня, ее мелодия всем нам знакома. Эту песню или очень похожую на нее пели защитники Мадрида, с ней или похожей на нее шли в бой патриоты в дни второй мировой войны, с ней шли на казнь смертники Дахау и Освенцима…
Строго лицо седого врача…
Нахлынувшие воспоминания прерывает голос Иржи:
— Земля! Смотрите — земля!
Внизу под фонарем кабины, наконец, вновь расстилается суша.
— …Пора! — говорит врач. Его голос непривычно взволнован. — Надо связаться с аэродромом…
Вечер. Облака рассеялись. Внизу десятками огней горит земля.
КАБИНА
У рации молодой электрик.
— Земля, земля, земля… — вызывает он. — Земля… Перехожу на прием… Перехожу на прием…