Искатель, 1962 №2
Шрифт:
В другое время Вася ругнул бы врачей: Колю-то приняли в авиацию, а его, Васю, нет. Нашли какие-то перебои. А может, просто посмотрели на большие оттопыренные уши, рыжую голову, веснушки, рассыпанные по всему лицу, и поставили на медицинской карточке «н/г» — не годен.
Но сейчас некогда вспоминать об этом, Вася с тревогой прислушивается к работе правого мотора. Двигатель кашляет, вышвыривая из выхлопа сизый дым. Дрожит. Вот-вот сорвется с моторной рамы. Сквозь гул Вася улавливает режущий звук. Верно, осколок пробил цилиндр, и
У Васи ничтожный боевой опыт. Школу механиков он окончил в конце лета 1944 года.
В его летной книжке этот боевой вылет обозначен седьмым. «Каталина» бомбила караван транспортов, уходящих из норвежских фиордов, и внезапно попала под сильный обстрел миноносцев.
Теперь правый мотор, раскаленный до предела, трясется как в лихорадке. Он может взорваться в любую секунду. Рука Васи застыла на тумблере зажигания. Пальцы подпрыгивают, будто тумблер жжет их. Огромным усилием воли Вася заставляет себя медлить. Еще секунда, еще…
Он знает, что «Каталина» на одном моторе не потянет. Надо садиться. Глядит вниз. Поверхность моря отливает металлом. На волнах кипят барашки. Не меньше трех баллов. И видны льдины, как осколки разбитой тарелки, приплывшие сюда из Арктики. Изрешеченной лодке сесть трудно. Волны растрясут ее, даже если… если от удара о волны не взорвутся две бомбы. У них заклинило замки, и сбросить их невозможно. Одна беда перекрывает другую, а все вместе говорят о том, что седьмой полет может оказаться последним…
Ветер шумит, мечется по отсекам. Как будто горная река скачет по камням. Вырванные из фюзеляжа языки дюраля свистят пронзительно и печально.
«Черт возьми! Кроме всего прочего, летчику надо, чтобы везло!» — думает Вася.
Он прожил девятнадцать лет. Но что значат эти годы по сравнению с секундами, когда трещат болты моторной рамы, когда внизу дыбится море и под крыльями на боевом взводе висят две бомбы?..
Вася переводит взгляд на командира Алексея Дороша. У Алексея крупное скуластое лицо, длинный нос и серые глаза, скрытые за широкими черными бровями. Он выглядит старше своих 26 лет. Всю войну летал над Баренцевым морем и постарел в его небе. Ведь стареют от памяти, от трудных переплетов, из которых состоит война. Он горел, выходил из вражеского тыла, тонул… И все-таки остался жив.
Алексей чуть-чуть наклоняет машину, но горизонта нет, нет привычной дорожки, расплывающейся в голубой дымке. Он двигает штурвал вперед и слышит лишь свист ветра в разбитом фонаре.
— Командир, — трогает его за рукав Вася. — Сдает мотор… Придется садиться.
— А бомбы?
— Надо садиться.
— Надо уйти дальше.
— Тогда от нас останется пыль!
Алексей молчит. Он сжимает зубы, и на скулах, начинающих покрываться черной щетиной, выступают красные пятна.
— Мы
— Вася, — наконец произносит командир. — Ты хотел быть летчиком.
— Мало ли кем я хотел быть! Я выключаю правый. На воде, может, удастся его наладить.
— Сделай так, чтобы дотянуть до базы… Я прошу.
«Я не знаю, что с мотором. Или это магнето, или пробит цилиндр. Давление масла упало. Температура за красной чертой. Тяга пропадает. Если мотор проработает еще немного, если он не взорвется, то наверняка заклинит. И его уже никогда не наладить».
Все это Вася хотел бы сказать командиру, но прошептал другое:
— Командир, я не хочу быть летчиком…
— Понятно, — вздохнул Алексей и нахмурился.
Он не может рассмотреть, что творится впереди.
— Вася, ты видишь море?
— Вижу. Волны — три балла. Высота… осталось пятьсот. Лодка все время снижается.
— Еще раз попытайся вытащить Звягинцева и садись за штурвал. Я не могу разглядеть моря…
Вася вздрогнул. Командир напрягает зрение, щурится, но из-под красных век выкатывается лишь слеза за слезой. Он ослеп от вспышки того снаряда, который разорвался перед пилотской кабиной.
— Выключай двигатель! Что тянешь? — вдруг зло кричит Алексей.
«Каталина» круто идет к воде.
Алексей резко потянул рычаг на себя. Левый мотор облегченно вздохнул, вхолостую раскручивая винт.
— Разворачивай на ветер!
Лодка завалилась вправо и выправила горбатые крылья чуть ли не у самой воды.
— Высота?
— Не могу определить. То ли сто, то ли десять.
Пулеметная очередь стегнула по морю. Кто-то из стрелков догадался дать очередь, чтобы по всплескам пилоты определили точную высоту.
— Десять!
Первая волна тугим кулаком ударила в брюхо лодки. «Каталина» подпрыгнула и срезала вторую волну. В разбитый фонарь влетела пена. Алексей, упершись ногами в педали, налег на штурвал всем туловищем. Он хотел до конца израсходовать силу, которая еще держала лодку в воздухе, хотел погасить скорость, избежать резкого удара о волны.
Острый нос «Каталины» рассек третью волну. Бомбы, качнувшись, стукнулись о крылья. Садиться с бомбами запрещено. Это правило проверено кровью. От них надо избавиться в любом случае, чтобы не подорваться при посадке. И все-таки бомбы, стуча о плоскость в такт волнам, не взрывались.
— Вася, дорогой мой Вася! Я вижу! Представь себе, вижу! Волны белые?
— Нет, зеленые, — отозвался бортмеханик.
Вася еще держал штурвал, у него не было сил дотянуться и выключить работающий мотор.
Неуклюжая «Каталина» низко сидит на воде. Волны набрасываются на нее, заливая в пробоины пенные струи.
«Поднимайся же! Быстрей посмотри мотор! Лодка долго не продержится…» — только об этом думает сейчас Вася.
И продолжает сидеть. Не может разжать пальцы, вцепившиеся в ребристую рукоятку.