Искатель, 1962 №2

Стругацкий Аркадий Натанович

«Все в мире я бы отдала вам, — сказала она. — Не отдала бы только эту кукольную мордочку из Парижа».

«Послушайте, вы! — я был настолько возбужден, что схватил ее за плечи. — Вы не можете отдать мне Клодину. Она выходит замуж за другого».

«А вы думаете, что это имеет значение для меня? — спросила Иезавель, не отводя от меня своих зеленых глаз. — Пока вы ее все еще любите».

Что-то тихо звякнуло, как будто нож упал на пол.

Мы совсем забыли, что мы не одни, что в комнате находились еще двое, хотя они и не понимали по-французски.

Мрачный доктор Гардинг теперь сидел в плюшевом кресле. Со скрещенными ногами, худыми, длинными, в узких брюках со штришками, он походил на паука. Цилиндр поблескивал на его голове. Ножик, однако, уронил не он, а полицейский: раньше он ковырял им в зубах, а сейчас пытался подрезать ногти.

Но оба что-то почувствовали и насторожились.

«О чем болтовня? — заорал полисмен. — Что вам пришло в голову?»

Как это ни абсурдно, но именно слово «голова» натолкнуло меня на мысль.

«Чепчик!» — закричал я по-английски.

«Какой чепчик?»

Чепчик мадам Тевенэ походил на колпак. Он был довольно велик, крепко завязан у подбородка, в нем легко можно было спрятать плотно сложенный документ — какой, вы догадываетесь. Полисмен, тупоголовый на первый взгляд, сообразил мгновенно. И как же я пожалел о сказанном! У него были добрые намерения, но ему не хватало вежливости.

Пока я успел обежать балдахин, полицейский, со свечой в одной руке, другой сорвал с головы больной злополучный чепчик. Он не нашел там завещания. Только жалкие клочья волос на облысевшей старческой голове.

Мадам Тевенэ когда-то была настоящей леди. И то, что произошло сейчас, должно быть, переполнило чашу ее унижений. Две слезы выкатились у нее из глаз и поползли по щекам. Она почти сидела сейчас на подушках. Но что-то уже порвалось в ней.

Ее глаза закрылись. Навсегда. А Иезавель смеялась.

Вот вам и конец моего рассказа. Потому я и убежал как безумный из этого дома. Завещание магически исчезло из комнаты. А может быть, тут была действительно магия? Во всяком случае, я здесь, перед вами, растрепанный, растерянный и пристыженный.

Как только я закончил свой рассказ мистеру Перли, мне показалось, что в салуне стало много спокойней. Слабый шум доносился из театра над нашими головами. Затем все стихло.

Мистер Перли сидел за пустым бокалом так, что я не мог видеть его лица.

— У вас доброе сердце, сэр, — заметил он почти с горечью, — и я буду рад помочь вам в этой пустяковой загадке.

— Пустяковой?

Его голос был хриплый, но разборчивый. Пальцы медленно вертели бокал.

— Разрешите два вопроса.

— Два? Хоть десять тысяч!.

— Больше двух не понадобится, — мистер Перли не подымал глаз. — Этот игрушечный заяц, о котором столько говорилось… Я бы хотел знать его точное положение на постели.

— Он лежал почти в ногах у больной. И посредине, если смотреть вдоль кровати.

— Так я и думал. Завещание было написано на трех листах пергамента. На обеих сторонах листа или только на одной?

— Я не рассказал вам,

мистер Перли, простите. Но Дюрок сказал точно: только на одной стороне.

Мистер Перли поднял голову.

Хмель исказил его лицо, кровь прилила к нему, в глазах сверкало веселое буйство. Он был горд как сатана и полон презрения к чужому интеллекту, однако разговаривал он с достоинством и рассчитанной ясностью речи.

— Весьма забавно, мистер Лафайет, что именно я должен рассказать вам, как найти пропавшее завещание и неуловимые деньги, ведь лично для себя мне это никогда не удавалось сделать.

Он улыбнулся собственной шутке и прибавил:

— Может быть, сама простота этой загадки привела вас к ошибке.

Я уставился на него в полном замешательстве.

— Видимо, тайна была слишком ясна, слишком очевидна, — прибавил он.

— Вы смеетесь надо мной, сэр! — воскликнул я.

— Понимайте, как вам угодно, или оставьте меня в покое, — сказал мистер Перли. — Тем более… — его глаза скользнули по списку отплывающих пароходов, вывешенному на стене напротив, — тем более, что я завтра уезжаю на «Парнасе» в Англию, а оттуда — во Францию.

— Я не думал вас обидеть, мистер Перли. Если можете помочь — помогите.

— Мадам Тевенэ, — начал он, заботливо наполняя пустой бокал, — спрятала завещание глубокой ночью. Вас не удивляет, что она это сделала с такой предосторожностью? Но все преувеличенное предает само себя. Иезавель не должна была найти завещания. Однако мадам Тевенэ никому не доверяла, даже пользовавшему ее врачу. Что случилось бы, если бы она умерла от удара? Полиция бы явилась немедленно и вскоре разгадала бы ее замысел: она была в этом уверена. Если бы ее хватил паралич, то все находившиеся в комнате невольно охраняли бы спрятанное завещание.

Ваша кардинальная ошибка, — продолжал бесстрастно мистер Перли, — это ваше логическое рассуждение. Вы сказали мне, что мадам Тевенэ дала вам намек, посмотрев на что-то у себя в ногах. Почему вы предположили, что это «что-то» — игрушечный зайчик?

— Потому, что он был единственным предметом, на который она могла посмотреть.

— Простите меня, но он не был этим предметом. Вы несколько раз сказали мне, что занавески вокруг постели были тщательно задернуты с трех сторон, кроме той, что обращена к двери. Делая единственно разумный вывод из этого, вы можете спокойно сказать, что занавески в ногах у больной были задернуты.

— Совершенно верно.

— После того как мадам взглянула на игрушку, сказали вы, она посмотрела вокруг. Не кажется ли вам, что она просто хотела попросить вас открыть занавески, чтобы она могла увидеть «что-то» за ними?

— Возможно, — пробормотал я.

— Не только возможно, но вполне очевидно. Сейчас я покажу вам это. Пусть ваше внимание сосредоточится на нелепом барометре, висящем предположительно вот на этой стене. Барометр показывает «холод, дождь».

Плечи мистера Перли под его военной шинелью выразительно вздрогнули.