Искатель, 2013 № 11
Шрифт:
— Видите! — торжествующе сказал Соколов.
Я сначала не понял, чему он радуется, затем разглядел: туман заметно поредел.
— И сложно это — разгонять туманы?
— Ничего особенного. Куда сложнее убедить других, что это — твоя заслуга.
— А назад, в обратную сторону можете?
— В обратную сторону?
— Опять туману напустить. Густого, как молочный кисель у бабушки?
Он покачал головой:
— Это уже баловство — туда-сюда туманы гонять. Природа баловства не любит. Подумает — смеются над ней. И отомстит. А мстить природа умеет, как умная и злопамятная женщина. Изменения
— То есть просто природа обиделась?
— Ну, если это «просто…» — Он замолчал. Я подумал было, что Соколов только взял передышку перед новым рывком, но нет, он только смотрел в окно и пил древнюю нейтральную воду.
Насчет воды, между прочим, у него много сторонников. Я не девонскую воду имею в виду, но вот норвежские спортсмены возят на соревнования свою, из ледниковых речек и водопадов. Считают, что родная вода лучше восстанавливает силы, чем вода чужая.
У нас тоже пробовали экспериментировать с водой, да какое… Большая часть питьевой минеральной воды, что продают в магазинах, — водопроводная, так говорит главный санитарный врач страны. Он, правда, больше Грузию на чистую воду выводит (каламбур!), но и у нас водопроводов достаточно. Потому пили что придется. Может, сейчас что-то изменилось, но сейчас я уже вольный стрелок и должен сам заботиться о своем пропитании.
Покончили — я с закускою, он с водой — мы одновременно, кивнули друг другу без слов и разошлись.
Туман за окном рассеялся совершенно.
Я перешел в другой зал клуба. Библиотечно-бильярдный: на столах разложены газеты, в шкафах стоят сотни книг, а посреди зала — четыре бильярдных стола. И опять — один я за всю компанию. Видно, не время еще. Люди заняты, соберутся попозже. После ужина, например. Дружными рядами. Или парами. Или сюда — по одиночке, а отсюда — парами. Но в эти часы никого нет.
Знаю, есть любители и в одиночку гонять шары по сукну, оттачивать мастерство, но сам я привычки к бильярду не выработал, да и нужды не было.
Оглядевшись внимательнее, я увидел, что шкаф в углу был вовсе не шкафом, а древним комбинированным радио-теле-граммо-магнитофоном. Делали такие во времена второй мировой. В детстве я видел подобный у дядюшки Егорки — накрытый большой кружевной салфеткой, на которой стояли семь слоников натурально слоновой же кости. Слушали радио редко, раз в неделю. Считали, и то слишком много будет.
Потому сразу и не признал.
Я распахнул агрегат. Внутри царил двадцать первый век, умело стилизованный под сороковые годы века двадцатого. Дерево, да не просто дерево, а дорогое (признаюсь, в ценных сортах мебельной древесины я разбираюсь слабо), полировка, изыск модерна.
— Вам помочь? — подошел служитель.
— Помогите, пожалуйста. Настройте приемник.
— Вы какую станцию предпочитаете?
— «Есть обычай на Руси…»
— Ага,
Служитель незаметно удалился. Это большой талант — удаляться незаметно, но если бы он вдруг запел «Марш артиллеристов», я бы не заметил. Уж больно новости были необычны: по радио сообщили о гибели господина Ахраматова. По предварительным данным, смерть наступила во время обследования господином Ахраматовым ритуальной пещеры Аку-Аку, но подробности пока оставались неясными.
Я приглушил звук. Пусть подробности смерти господина Ахраматова неясны, почти наверняка они будут вполне объяснимы. Самыми банальными причинами. Бритва Оккама режет тихо. У кого бритва, тот и Оккам.
Теперь первенство российских богачей перешло к моему нанимателю, Алексею Александровичу Романову.
Да уж, как говорил мой первый наставник по стрельбе, деревенский пастух дядя Коля — он же гвардии старший сержант Николай Гвазда. Нет, никаких сентенций он не высказывал, просто произносил протяжно:
— Да уж…
И всем становилось понятно: очередной раз нежданно вляпались.
Оставив устройство включенным, я покинул клуб, погулял по двору Замка («знакомство с местностью вероятного столкновения должно быть активным, постоянным и неявным»), вернулся к себе, переоделся для занятий и поднялся к Вике.
Девочка либо ничего не знала о произошедшем, либо не придавала тому значения, либо умела держать удар.
Дети куда крепче, чем принято думать. Я был моложе Вики, когда случился переворот с безумным (следовательно, бесперспективным) названием «ГКЧП», и ничего, ни слезинки ребенка.
Дети еще и куда более жестоки, чем взрослые, и меня дружки по школе (уже не сельской, а городской, спортивной) ехидно спрашивали: «Ну как, папа не застрелился еще? И маму не застрелил? И тебя тоже? Ну, значит ему разрешат выпрыгнуть в окно».
В ответ я гордо поднимал нос и говорил, что мой папа не из тех, кто стреляется, а из тех, кто стреляет. Помогло моментально. На ближайшие дни я стал принцем школы. Тут как раз случился мой день рождения, и отец подарил малокалиберный пистолет Токарева, из которого я вскоре с десяти шагов сбивал сосновые шишки. Тогда уважение ко мне укрепилось еще сильнее — и, как ни парадоксально, уважение к отцу тоже. Видно, родители расспрашивали своих детишек, как там держится Ваня Фокс, и, узнав, что держится победителем, — делали выводы.
Но то было так давно, что стало историей. Не той, которая красуется в школьных учебниках, другой. Той, что заключена в спецхранах за семью замками, а откроешь их — и нет ничего, кроме изгрызенных крысами стопок черной бумаги.
Вика вышла, держа руку на рукоятке пистолета. Ковбой-кид.
— Держать не нужно. Взяла, вытащила из кобуры, имитировала выстрел, вернула на место.
— Я так и делаю, Иван. — Нет, видно было, что девочка все-таки задета. Она явно хотела пристрелить врага, вот только определится с тем, кто враг, — и держись.