Искатель приключений. Книга 1
Шрифт:
XXVI. Жилище Эзехиеля
Болезнь была ужасна. Целые две недели Рауль находился между жизнью и смертью и ни на минуту не приходил в сознание. В бреду своем он постепенно припоминал все неприятные происшествия, совершившиеся после скоропостижной смерти маркиза Режинальда. То ему представлялась зловещая сцена на похоронном обеде, то он находился на обеде с Эмродой и Бенуа, то, наконец, начиналась опять неоконченная драма его самоубийства, и он боролся с Леонаром и Гертрудой в лачуге на берегу. Все эти волнения еще более увеличивали его болезнь, и без его молодости и сильной организации Рауль никак бы не
В Париже, и притом в гостинице, две недели болезни стоят дорого: надо платить за визиты доктору, за лекарства, за корыстолюбивые попечения равнодушных. Когда Рауль встал с постели, у него осталось только два или три луидора из тех двадцати пяти, которые прислала Эмрода в виде позднего и весьма неполного вознаграждения. Эти небольшие средства скоро истощились, и Рауль, уже начинавший было верить возвращению своей звезды, стал опять отчаиваться в будущем.
К счастью и очень кстати для того, чтобы внушить молодому человеку более утешительные мысли, таинственный комиссионер принес еще ящичек, в котором находились часы драгоценной отделки, осыпанные очень дорогими бриллиантами и некогда подаренные Раулю Режинальдом. Эти часы стоили по крайней мере сто луидоров. Записка сопровождала посылку, и на этой записке стояли, как и в первый раз, только следующие слова:
«ОТ ЭМРОДЫ».
— Бедная девушка! — вскричал Рауль в порыве признательности, — это была прекрасная и благородная натура, которую случайности жизни погубили и развратили! Бедная девушка! Бог создал ее не за тем, чтобы она сделалась сообщницей воров! Она так молода! Так прекрасна! Так благородна! И упала так низко! О! Зачем не придет она ко мне? Я мог бы еще любить ее и возвысил бы ее моей любовью!
Рауль говорил что думал и, без сомнения, исполнил бы это, если бы Эмрода пришла, но она не приходила, к счастью для Рауля.
Однако молодой человек не мог оставить у себя вещь, которая была возвращена ему таким чудесным образом. Он должен был если не продать, то, по крайней мере, заложить ее. В ту эпоху заемных домов еще не было, и Рауль, не знавший никого в Париже, поручил Жаку ловко осведомиться, где можно найти какого-нибудь жида, ростовщика или торговца подержанными вещами, который давал деньга под залог.
Жак немедленно исполнил поручение своего господина и возвратился через два часа с весьма подробными сведениями. Он принес адрес достойного Эзехиеля Натана, который жил на улице Сент-Оноре, неподалеку от Пале-Рояля, давал в рост деньги и сочетал с этим ремеслом семь или восемь других занятий различного рода. Эзехиель продавал лошадей, вещи, материю, мебель, редкости, картины. У него можно было найти старые вина, прекрасное оружие, редкие и драгоценные книги. Он брал под умеренные проценты, до шестидесяти на сто, векселя от несовершеннолетних и расточительных сынков богачей, обязывал своими деньгами купцов, находившихся в стесненных обстоятельствах, и вообще давал взаймы под залог вещей всякого рода и всякой цены.
— Хорошо, — сказал Рауль, — сегодня вечером я пойду к этому жиду…
Бедный молодой человек, провинциал в полном смысле слова, был еще так честен и стыдлив, что днем не хотел войти к ростовщику. Когда наступила ночь, он взял часы вышел из гостиницы и скоро отыскал дом, адрес которого принес ему Жак. Дом этот был очень невелик, состоял только
«И я также мог быть богат… и у меня также мог быть замок, земли и, если бы я захотел, такой же отель в Париже!.. Но рок решил иначе…»
Молодой человек поднялся на три ступеньки, которые вели в жилище Эзехиеля, и постучался в дверь. Тяжелый молоток, ударившись о бронзовую дощечку, пробудил эхо внутри дома, и Раулю показалось, будто он услыхал отдаленный вой.
Прошло несколько минут. Рауль постучал во второй раз. Тогда раздались шаги в коридор, который вел к двери на улицу, отворилась маленькая форточка, и свежий молодой голос спросил:
— Кто вы?
— Дворянин, очень желающий войти…
— Что вам нужно?
— Мне нужно видеть Эзехиеля Натана. Он ведь здесь живет, не правда ли?
— Здесь.
— Отворите же мне.
Но дверь не повернулась на своих петлях, и допрос продолжался.
— Зачем вам нужно видеть Эзехиеля Натана? — продолжал голос.
— Я хочу говорить с ним.
— О делах?..
— Да.
— Он вас ждет?
— Нет.
— По крайней мере, знает?
— Вовсе нет.
— Вы сюда уже приходили?
— Никогда.
— Кто вас прислал?
— Никто.
— Как же вы узнали адрес Эзехиеля?
— Лакей мой осведомлялся, и ему сказали.
— Зачем вы пришли так поздно?
— Затем, что не мог или не хотел прийти раньше! — отвечал Рауль, которого эти вопросы совсем вывели из терпения.
— Вы одни? — спросил голос.
— Вы видите!..
Молодому человеку показалось, что в эту минуту кто-то пристально взглянул в форточку, без сомнения, затем, чтобы удостовериться, правду ли он говорил. Вслед за тем, ему послышалось, что отодвинули с полдюжины запоров, толстый ключ повернулся в массивном замке, дверь отворилась, и Рауль наконец смог войти.
Та, которая впустила его после таких странных и продолжительных расспросов, была юная девушка лет восемнадцати или двадцати. Она держала в руке лампу, которая позволила Раулю полюбоваться ее гибким и стройным станом и чертами изумительно прекрасными и правильными. Девушка была высока и тонка, смугла лицом и с черными волосами, как настоящее дитя пустыни. Несколько продолговатое лицо и необыкновенно блестящие черные глаза представляли восточный тип в самой чистой красоте его. Таковы, конечно, были еврейские девы, когда народ Божий оставил в одну ночь дворцы фараонов-притеснителей и проклятую египетскую землю.
Она приметила, с каким восторгом Рауль смотрел на нее, и почти презрительная улыбка пробежала по ее губам, красным, как влажный коралл. Маленькой, но сильной рукой задвинула она запоры и сказала:
— Пойдемте со мной, я отведу вас к моему отцу!..
Рауль вошел за юной чаровницей, которая повела его по довольно длинному коридору, выходившему на маленький двор. Вой, слышанный Раулем, становился все яснее и ужаснее. Наконец кавалер приметил на цепи огромную абруццскую собаку, с кровавыми глазами и пеной у рта. Без сомнения, каждую ночь хозяева спускали с цепи этого свирепого и бдительного часового, который охранял дом лучше целой роты солдат.