Искатель. 1961-1991. Выпуск 3
Шрифт:
— Я тебе сейчас дам “кого”! Бутылку вчера в “Витязь” пронес?
— Нет, — быстро сказал он.
— Как это нет? Ты же лыка вчера не вязал, Гриша! До других планет доболтался!
— До других планет? — в ужасе переспросил он.
— Ага, — сказал я. — До других планет.
Гриша отложил вилку. На лбу его блестела испарина.
— Но ведь ты же сам заставил меня пить этот… коктейль… — жалобно проговорил он.
За дурака меня считает, не иначе.
— Гриша, — сказал я. — Коктейль был безалкогольный. В “Витязе” вообще
Гриша обмяк.
— Но ты же сам тогда сказал: алкоголь…
— Ага… И поэтому ты окосел?
— Да!
“На шестой пресс! — подумал я. — И чем скорее, тем лучше! Сегодня же подойду к Валерке, пусть что хочет, то и делает, но чтобы Гриши этого в бригаде не было!..”
— Ладно, — бросил я. — Давай посуду вымоем — и вперед. Пора…
ПЕРЕОДЕВШИСЬ В РАБОЧЕЕ, я вышел из бытовки и сразу был остановлен Люськой.
— Говорят, та новичка у себя поселил? — спросила она.
— А кто говорит?
— Ну кто… Аркашка, конечно.
— Ты ему как-нибудь крюк на каску опусти — может, болтать поменьше будет, — посоветовал я и хотел идти, но Люська опять меня задержала.
— Неужели правда? Аркашка говорит: приютил, в свое одел…
— Ну, приютил! — раздраженно бросил я. — На груди пригрел! Тебе-то что?
— Ничего… — Она отстранилась и с интересом оглядела меня исподлобья. — Просто спросить хотела… Ты его из соски кормить будешь или как?
Вот язва, а? Язвой была — язвой осталась. С детства.
— Так я что, перебил его у тебя? Ну забери — у себя поселишь.
— Дурак! — вспыхнув, сказала она. Повернулась и гордо унесла куда-то свой орлиный нос.
Интересно, под кого ты, Люсенька, клинья подбить решила: под меня или под Гришу? Если под меня, то предупреждаю заранее: бесполезно, я не Бехтерь, я тебя, лапушка, насквозь вижу. Тебе ведь нос чуток выпрямить — и лицо у тебя станет совершенно Наташ-кино. И словечки у тебя Наташкины то и дело проскакивают. И предательница ты, наверно, такая же, как она… Вообще чертовщина с этими лицами. Взять хоть Ирину из универмага — мордашу ей слегка вытянуть, и опять получается Наташка. Как сговорились…
С такими вот интересными мыслями и подошел к прессу. Только-только принял оборудование у третьей смены, как Сталевар зычно оповестил:
— Бугор на горизонте! Эх, а веселый-то, веселый!..
Я посмотрел. Действительно, на каменной физиономии приближавшегося к нам Валерки Чернопятова оттиснуто было что-то вроде удовлетворенности. Он коротко кивнул бригаде и, приподняв тяжелый подбородок, остановился перед Гришей.
— Пошли, Григорий, — как бы с сожалением сказал он. — Переводят тебя от нас на шестой пресс.
Гриша беспомощно оглянулся на меня. Я отвернулся к прессу и, нахмурясь, принялся осматривать новые, недавно поставленные ножи. Потом не выдержал и, выбросив ветошку, подошел к нашим.
— В чем дело? — спросил я Валерку.
—
— И сменный мастер знает?
— А как же! — бодро отозвался он. — Все согласовано.
— А со мной? — закипая помаленьку, проговорил я. — Со мной ты это согласовал?..
С ВАЛЕРКОЙ МЫ НЕ РАЗГОВАРИВАЛИ до конца апреля. И это еще не все…
Вечером я вспомнил наконец, что хорошо бы забежать в универмаг к Ирине — объяснить, почему исчез.
Забежал, объяснил…
Домой я вернулся с твердым намерением как можно быстрее обеспечить Гришу общежитием. Хватит! Еще не спрашивали меня, с каким это бродяжкой я пронес бутылку спиртного в кафе “Витязь”! Пусть с покупателями своими как разговаривает!..
Никого не обнаружив в комнатах, я сунулся в кухню и увидел там такую картину: Гриша сидел в уголке на табуретке и неумело чистил картошку, внимательно, с почтением слушая сетования матери.
— Все с нее началось, с Наташки, — жаловалась она. — Поломала, дуреха, жизнь и ему, и себе. А у Миньки-то характер — сам знаешь какой! В ступе пестом не утолчешь! Из армии пришел — грозился: мол, в две недели себе жену найду, получше Наташки… И вот до сих пор ищет…
Я вошел в кухню и прервал эту интересную беседу.
— Ты картошку когда-нибудь чистил? — хмуро спросил я Гришу. — Кто так нож держит? Дай сюда…
Показав, как надо чистить картошку, я перенес низенькую, еще отцом сколоченную скамейку к печке, сел и, открыв дверцу, закурил.
— Ну и как там твоя Ирина? — осторожно спросила мать.
Печь исправно глотала табачный дым черной холодной пастью. Зверская тяга у агрегата. Дядя Коля, сосед наш, делал…
— Какая Ирина? — нехотя отозвался я. — Не знаю я никакой Ирины.
— Мать покивала, скорбно поджав губы. Ничего Другого она от меня и не ждала.
— В общем так, Гриша, — сказал я. — Насчет общежития идем завтра… А что -ты на меня так смотришь? Что случилось?
— Картошка кончилась, — виновато ответил Гриша.
— Всю почистил? — обрадовалась мать. — Вот спасибо, Гришенька. Не сочти за труд — сходи во двор, ведро вынеси…
Гриша с готовностью подхватил ведро с кожурой и побежал выполнять распоряжение.
— Знаешь, Минька… — помолчав, сказала мать. — Не надо вам завтра никуда идти. Подумала, я, подумала… Возьму я Гришу квартирантом. Все равно комната пустует.
Я уронил окурок, неудачно поднял его, обжегся и, повертев в пальцах, бросил в печку. Нет, такого поворота я не ожидал.
— Вежливый, уважительный… — задумчиво продолжала мать. Потом очнулась и посмотрела на меня строго. — Дать бы тебе по затылку, — сказала она, — чтобы голову матери не морочил! Какая его жена из дому выгнала? Он и не женат вовсе. Тоже вроде тебя…