Искатель. 1963. Выпуск №2
Шрифт:
Но тогда авиации не было… Я тоже смотрел в окно — на кусок чистого голубого неба над соснами (вот и солнца хоть отбавляй!).
Иванов обернулся.
— Первый залп Октябрьской революции — залп крейсера «Аврора», Именно матросам нередко доверял самое ответственное Владимир Ильич Ленин. И сейчас — Одесса, Севастополь, Ленинград… И там моряки!
— А через Северный полюс в Америку — кто? — сказал я. — Чкалов! А Талалихин, Гастелло?
— Да. — Иванов кивнул. — Правильно и это… — Усмехнулся. — Пишите,
«Запомнил!» Я вытер вспотевшую ручку обшлагом шинели.
— Ввиду того, что я хотел быть летчиком, прошу списать меня…
Тут Иванов замолчал, и я испугался. Потом вспомнил про Юрку и Леху и еще больше испугался. А как же они? Их тоже отпускают? Или они не писали?
У меня дрожали руки. Значит, домой?
— Прошу списать меня, — повторил Иванов, снова отходя к окну.
«Но как же Леха и Юрка?»
— Прошу списать меня по окончании школы юнг в летную часть в качестве стрелка-радиста!.. Подпись и число. Все.
Я почувствовал почти на ощупь твердый взгляд, потом увидел тщательно выбритый подбородок, убийственно белый срез подворотничка…
Иванов подошел, взял у меня рапорт. Положил его в папку и тщательно завязал тесемочки. Щелкнул ключ в ящике стола.
Мне показалось, что во мне тоже что-то щелкнуло. И отлегло от сердца.
Я вскочил.
— Разрешите идти?
— Только Заяц и вы написали рапорты, — сказал Иванов. — Чудинов и Железнов отказались. Из этих ребят моряки получатся.
— Ну и что? — Я чувствовал, что лицо у меня горит. — Зато… в летную часть! Буду летать!
Но себя-то не обманешь. Думал, что отправляют домой? Думал. Хотел этого? В какую-то минуту да.
— Будете и летать, — усмехнулся Иванов. — Но для начала отсидите десять суток. А потом окончите школу юнг. Все. Можете идти!
Я хотел козырнуть и повернуться по всем правилам, лихо.
Не получилось…
V
Вязли в песке гладкие глыбы валунов. Ближе к воде их занесло толстым слоем водорослей, высохших, золотистых сверху. А те валуны, что сползли в воду, обнажались сейчас, тоже облепленные водорослями, но мокрыми — темно-бурыми.
Был час отлива.
Вода тихонько звенела и шлепалась о прибрежные камни. Дальше до горизонта лежала покойная гладь, высветленная белесым северным небом.
Теперь-то я знал, какая это гладь. Как говорится, «люблю море с берега»…
— Сбор через тридцать минут, — сказал старшина. — Задача: набить и зашить… Все ясно?
Каждому из нас еще утром выдали по две наволочки — для подушки и матраца. Надо было набить их водорослями.
— Только сухими, — предупредил старшина, — чтоб не прели!
Сегодня рота переселилась из палаток в кубрики. Мы с Юркой заняли койки
…Идти по водорослям было вязко, ноги утопали, как в ковре. Леха говорил:
— Это их во время шторма выбрасывает, я знаю. На Дальнем Востоке тоже так. У меня отец до войны служил в Приморье. Знаете, какая там тайга?
— И медведи есть? — рассеянно спросил Юрка.
— Конечно. Мы с отцом на охоту ходили. Тишина, снегом пахнет…
Железнов кивнул, не ответив, — смотрел на море.
— Значит, и медведи…
— Ну да! — сказал Леха. — Не веришь?
— Верю, почему же? — Юрка нагнулся. — Давайте собирать.
Мы разбрелись. Я прошел вперед. Потом оглянулся и увидел, что Юрка стоит и немного исподлобья, пристально смотрит на море.
На переносице у него прорезалась короткая упрямая складка. Откуда-то появился Сахаров. Мельком взглянул на меня и двинулся, растопырив руки, к Железнову.
— Кто кого?
Тот улыбнулся — складка исчезла. — Давай…
Через несколько секунд Юрка сидел сверху. Поднялся улыбаясь.
— Ну что?
— Нога подвернулась, — сказал Сахаров. — А ты ничего… Отъелся за десять суток! — Отошел и закричал: — Братцы, с кем покурим?
Юрка все улыбался, глядя ему вслед.
— Чудак!
— Жалеет, что сам не отсидел, — добавил Леха и усмехнулся. — Героем был бы.
Мы лежали на матрацах, набитых морской травой, хмелели от крепкого запаха водорослей и смотрели на море. Нет, не были мы героями, хоть и не каждый, может, решился бы… Закрутило нас оно, закружило!
— На Дальнем Востоке я первый раз и океан увидел, — задумчиво проговорил Леха. — И решил, что пойду на флот… А ты, Серега, не жалеешь?
— Нет, — ответил я.
В облаках появился просвет, выглянуло солнце. Море в одной стороне зарябило, заискрилось, а в другой чуть потемнело. Ветер очнулся и побежал к лесу.
Освещенные солнцем, повеселели сосны.
«Станови-ись!..» — повисло над берегом. Началась строевая подготовка.
Я иногда оглядывался — смешно было видеть со стороны: матрацы лежали, грелись на солнышке, как тюлени, а их хозяева — вся рота — утрамбовывали на берегу и без того твердый, наверное, смерзшийся уже песок.
— Равняясь! Смирно!
И пауза.
— Шаго-ом… марш! Нале-во! На месте!
Мы поворачивались, шли, опять поворачивались, останавливались, поворачивались, шли… Со стороны, может, было и смешно…
Занятия с нами вел новый командир смены старшина первой статьи Воронов — сухощавый, жилистый, лет сорока пяти; лицо с морщинами, а глаза хитровато-веселые. Бескозырка у него была без каркаса, без пружины под кантом; около звездочки — две лихие вмятинки. Так носили бескозырки революционные матросы-балтийцы в семнадцатом году.