Искатель. 1963. Выпуск №3
Шрифт:
— Я знаю, ты вынес больше, чем способен вынести человек, но продержись еще.
— Трудно…
— Ты не один. Тебя ищут друзья.
— Я не вижу их. Слепнут глаза…
— И я тонул. Замерзал. Ел кору деревьев. Меня уносили с операционного стола без ног. И потом я летал, и жил… А ты так же крепок, как я. Может быть, даже крепче.
— Больно дышать. Окоченела каждая мышца.
— Помнишь, ты принимал присягу у знамени… Ты обязан до конца выполнить свой долг…
— Знаю, я держался.
— Ты держался как солдат. Попробуй сделать больше
— Я не могу говорить с тобой. У меня окоченел голос,
— Вставай! Начни жить сначала.
— Я пробовал. Ноги не держат.
— Вставай! Сотри надпись. Начни с этого.
Это очень трудно — начинать жить сначала. Заставить себя встать, ощущая боль в каждой клеточке тела. Куницын встает, падает и снова встает. Он карабкается к горелке. Последний патрон, последний патрон…
На мушке металлическая трубочка, провод, идущий от баллона. Ближе, ближе, чтобы не промахнуться. Может быть, ацетилен вспыхнет на этот раз!
И тотчас вместе с грохотом выстрела — сильный удар в лицо. Он падает на бетон, отводит ладонь от глаз — ладонь в крови. Что же с глазами? Неужели ослеп? Чудак, ты же видишь свою ладонь. На ней кровь. Ты видишь — значит глаза целы.
Лицо горит, изрезанное стеклом. Иван вынимает из щеки крупный осколок. Целясь, он приблизил лицо к самой горелке. А огня нет…
Теперь иди. Нет, не ползи. Тебе тяжело передвигаться на ногах — значит, иди на ногах. Иди, как человек. Вспомни какую-нибудь песню. Помнишь, на марше, на тридцатикилометровом марше, ты запел, когда тебе стало невмоготу. Пой, ну что-нибудь. Губы замерзли.
«Я верю, друзья, караваны ракет…» Ничего, что слов не слышно.
Любимая песня космонавта номер один. Ты ведь тоже хотел бы стать космонавтом. Ты надеялся…
Вот то, что ты искал. Палка без коры, отполированная дождями.
Теперь сядь, уткни палку в доску. Так добывали огонь первобытные люди. Ты читал об этом… Три, не останавливайся.
Человек, мечтавший стать космонавтом, склонившись над обломком доски, добывает огонь трением.
В тумане остров, словно каменный айсберг. Уже близятся сумерки, туман, словно промокашка, впитывает серую краску, теряет белесость.
Еще час, и настанет полная темнота. Он отбрасывает в сторону доску и палку. Уже видны зловещие сумеречные сдвиги в мглистом беспросветном небе. Снова долгая ночь, нескончаемо долгая. Семнадцатичасовая.
Ему не перенести ночи на острове. Уснет, и тогда конец.
Надо плыть. Это не безумие.
Надо плыть. Отчалить в ночное море, снова оказаться среди волн, искать проблеск во мраке.
Уйти с острова, к которому стремился, как к земле обетованной, лишить себя этой твердой опоры под ногами, вручить свою судьбу дырявой шлюпчонке?
Да, плыть. В шлюпке не уснешь. Ведь ты смог перенести одну ночь, перенесешь и вторую. Будут весла.
Вот доски, вот нож — будут и весла.
Хорошо, что в складне рядом с лезвием — короткая, острая пилочка. Он любил столярное ремесло, но никогда не было у него такой тяжелой работы. Складень то и дело вываливается из рук.
…Готова лопатка, основа весла. Скоро стемнеет. Море внизу вздыхает равнодушно и холодно, спокойные волны перекатывают камешки. Начался прилив: Еще недавно он видел внизу, у покатого берега, стадо гладкоспинных замшелых валунов, «обсушку». Теперь камни скрылись под водой.
Стынет одежда — разве высушишь ее телом, если в тебе самом не осталось тепла? Надо только работать, работать без остановки…
Будь у него в лодке скамеечка, не пришлось бы сидеть в воде. Он работает тщательно — ни одной заусеницы не должно остаться на доске, иначе прорвется резина.
Тонкие витые стружечки падают на колени…
…А сегодня в клубе у них концерт самодеятельности. Пожалуй, надо бы занять место поближе к теплой батарее. Сидеть весь вечер, прижавшись к ребристо-острому железному телу.
Теперь — залатать шлюпку. Встань, найди ее. Идти неожиданно легко. Сыплются камни из-под ботинок.
Под ногами вспыхивает тусклый матовый отсвет. Вода! Он спускался вниз, к морю, и чуть не угодил в протоку, уже заполненную снова приливом. Так-так… Потерял ориентацию…
Теперь — обратно, наверх, к маяку, где оставлена шлюпка.
В днище три большие дыры. Хорошо, что к шлюпке привязан тонкий белый шнурок. Куницын сшивает зияющие отверстия.
Да, еще пистолет. Он выпал из руки, когда стеклянные осколки ударили в лицо. Правда, пистолет — лишняя тяжесть, помеха, патронов все равно не осталось. И все-таки… Он офицер, и это его оружие. Иван застегивает кобуру.
Уже на берегу он вспоминает, что забыл стереть надпись с маяка. Снова лезть вверх, по камням?
…Идеальный летчик смотрит сурово и настороженно. Они вместе плыли сквозь ночь, вместе мерзли и вместе умирали на холодном острове. И все-таки идеальный летчик не хочет ни в чем проявлять снисходительность. Может быть, это потому, что они оба одно целое?
Оранжевый, надутый воздухом спасательный жилет лежал на берегу. На резиновых боках белесые разводы соли — он пробыл в воде немало часов.
Среди хаоса серо-зеленых камней, бревен и сучьев яркий жилет выглядел таинственным существом, выброшенным на берег из морских глубин. Откуда он приплыл? Где человек, потерявший жилет?
Бездушный резиновый предмет немее рыбы.
Жилет обнаружили с вертолета в сумерках, у мыса Тинского, на северном берегу Губы.
И теперь руководитель поисковых партий майор Проскуряков рассматривает находку.
В порту небольшого рыбацкого поселка Урга, ставшего центром поисков, — повсюду летчики и моряки из поисковых групп. Сегодня им отданы пристань, катера, лодки, телефоны и рации.