Искатель. 1965. Выпуск №3
Шрифт:
Я был разбит, уничтожен. Прошло несколько минут. Молчанье прервала Ольга. «Ну, что ж ты не идешь заявлять, каяться в грехах?»
«Оленька, — сказал я, чувствуя, как мерзко дрожит мой голос, — о чем ты? Куда идти? Зачем? Я… я не знаю, что делать. Это ужасно…»
Да, мне стыдно признаться, но это была капитуляция, полная капитуляция. Ольга подошла ко мне, ласково обняла и как ни в чем не бывало заговорила: «А что, собственно, случилось? Что ты впадаешь в панику? Выяснили отношения — это к лучшему. Теперь ты будешь работать осмысленнее и приносить домой то, что действительно
Вот тут я и понял, что убью Ольгу, что иного выхода у меня нет.
— Когда все это произошло? — задал вопрос Миронов.
— В январе, — твердо сказал Черняев. — В конце января этого года.
— Вы начали выполнять задания вашей жены?
Черняев отрицательно покачал головой.
— Нет, никаких заданий я не выполнял. То есть я приносил по ее требованию кое-какие материалы, но подбирал такие, в которых не содержалось никаких тайн. Больше Ольга от меня ничего существенного не узнала.
— И она не поняла этого, мирилась с таким положением?
— Да как вам сказать? Думаю, что поняла. Но не в этом дело. Жизнь у нас стала невыносимой. Ольга откровенно третировала меня, помыкала мной. Она стала пропадать целыми днями, бывало, что не являлась домой и ночью. Вскоре мне стало ясно, что у Ольги есть кто-то другой: теперь она этого и не скрывала. Да и вообще с каждым днем мне становилось очевидней, что меня-то Ольга никогда не любила. Ей был нужен мой пост, мое положение, мой доступ к секретным данным, чтобы использовать все в собственных целях. Чем больше я в этом убеждался, тем сильнее крепло решение убить, уничтожить это чудовище.
Вчера о последних месяцах нашей совместной жизни я рассказал вам правду: это был ад, настоящий ад…
Ну, вот теперь я сказал все. Можете меня судить…
Миронов посмотрел на него с усмешкой.
— Что вы все торопитесь, Черняев? До суда еще далеко. Скажите, после исчезновения вашей бывшей жены с вами никто не пытался установить связь? Я имею в виду сообщников Ольги Николаевны.
— Нет, никто. Ни разу.
— Допустим. Ну, а сами вы кого-нибудь из ее окружения, друзей, близких знали? Еще при ее жизни?
— Никого не знал. Не пришлось.
Миронов взял пачку заранее приготовленных фотографий. Среди них были снимки Левкович, самой Корнильевой и Войцеховской. Подошел к столику, за которым сидел Черняев, и разложил на нем фотографии.
— Есть тут кто-нибудь, кого бы вы лично знали или, возможно, встречали в обществе вашей жены?
Пока Черняев перебирал фотографии, Миронов встал несколько в стороне, но сам пристально наблюдал за ним.
— Вот это, — сказал Черняев, откладывая на край стола снимок Корнильевой, — моя бывшая жена, Ольга. Это Левкович. Наша домашняя работница. А остальные… — Он еще раз посмотрел фотографии. — Нет, остальных я не знаю.
Миронов, однако, заметил, что в тот момент, когда в руках Черняева оказалась фотография Войцеховской, тот бросил в его сторону настороженный взгляд.
— Хорошо, — сказал Миронов, забирая фотографии. — Не знаете, так не знаете. Вам виднее. Еще вопрос: о тайнике вы ничего не знали?
— Нет, не знал. Фотоаппарат
— Ну что ж, — согласился Миронов, — тогда допрос прервем.
Хотя Черняев и ссылался на усталость, на головную боль, протокол допроса он читал внимательно, вычеркивал отдельные фразы, кое-что изменял, вносил дополнения. Наконец его увели. Луганов блаженно потянулся и потряс в воздухе кистью правой руки.
— Уф! Рука устала. Но сегодня писал не зря. Что ты теперь скажешь, Андрей Иванович, насчет Корнильевой?
— А то и скажу, что раньше говорил. Послушать Черняева, так оно и получается: я не я, и лошадь не моя. Корнильева, конечно, как ты выражаешься, штучка. Но и с ней еще много неясного. Мы так до сих пор и не знаем, как она превратилась в Величко, по чьему заданию работала, с кем была связана, что означает ее записка. Что же касается Черняева, так туман вокруг него, по-моему, не только не рассеялся, а стал еще гуще. Показания он сегодня дал серьезные, но насколько они искренни?
Странно, когда зашла речь о ковре, он явно насторожился и не ответил на простой, казалось бы, вопрос. Почему? Ведь по сравнению с тем, в чем он уже признался, это мелочь. Почему? Да очень просто: скажи он правду, ему пришлось бы признать, что вещи приобретала не только одна Корнильева, не только они совместно, но и он сам, без Корнильевой. А откуда средства? Да… И Войцеховскую он знает, голову даю на отсечение.
ГЛАВА 16
Связались с Москвой. Миронов коротко изложил генералу суть дела. Семен Фаддеевич слушал внимательно, потом стал задавать вопросы, вникая в весь ход расследования.
— Между прочим, — сказал генерал, — в одном из сообщений вы указывали, что у Корнильевой есть брат. Не пытались его разыскать? Нет? Это промах. Брат — самый близкий из оставшихся в живых родственников. Он может знать о Корнильевой больше, чем мы предполагаем. Значит, надо его найти и обстоятельно расспросить. Прошу заняться этим безотлагательно.
— Ну, и Войцеховская… — закончил генерал. — С ней тянуть нельзя. Она может оказаться не последней спицей в этой колеснице. Если ничего лучше не придумаете, попробуйте сами с ней познакомиться, лично, под каким-либо благовидным предлогом. Одним словом, действуйте поэнергичнее…
Закончив разговор, Андрей передал указания генерала Скворецкому и Луганову. Кирилл Петрович задумался.
— Да, Корнильева… Где, кстати, находится ее брат? Помнится, в Алма-Ате?
— В Алма-Ате, товарищ полковник, — ответил Луганов. — Когда я был в Воронеже, выяснил. Алма-Ату мы запрашивали, получили подтверждение: он там.
— Значит, придется тебе, — сказал Кирилл Петрович, — отправиться в Алма-Ату. Лучше самому с ним побеседовать.
— Слушаю, товарищ полковник.
— Перейдем к Войцеховской. Как, Андрей Иванович, ты с ее автобиографией знаком?