Искатель. 1967. Выпуск №1
Шрифт:
Такая конференция длится недолго, не больше часа, а то все устают и начинают нести чепуху, — продолжал, поглядывая на меня по привычке исподлобья, Логинов. — Все записывается на магнитофон, потом стенографируется. И эта стенограмма передается на обсуждение уже другой группе — критической. Тут уж я добиваюсь, чтобы каждое предложение было оценено беспощадно, рассмотрено трезво и деловито со всех сторон — никаких фантазий.
— Ну как же пропустить такое удивительное заседание! — взмолился я.
Но Логинов был неумолим.
— Вот видите, вы уже подходите к серьезному научному заседанию словно
— Значит, главный фантазер — Волошин? — догадался я.
— Вы не лишены сообразительности, — усмехнулся Логинов. — Чтобы вести такие обсуждения, нужно обладать особым талантом. Уметь разжигать фантазию, вести ее в нужном направлении — и в то же время осторожно сдерживать, если она слишком разыграется, Но вы не огорчайтесь, — добавил он, посмотрев на мое лицо. — Я вам дам потом послушать магнитофонную запись этого сборища. Впечатление достаточно яркое, словно вы подслушиваете, сидя под столом.
Я действительно потом прослушал несколько раз запись этого совещания и нескольких других.
Впечатление было странное. Сначала Волошин произнес шутливую речь, подходящую больше для «капустника», чем для научного собрания. Сразу же со всех сторон посыпались лаконичные реплики. Некоторые предложения привлекали своей оригинальностью и казались дельными. Другие выглядели просто неуместными шутками.
Помнится, речь зашла о том, как придумать способ получше, быстро, просто и прочно соединять концы проводов в одном приборе. Кто-то подал голос из глубины комнаты.
— Проще всего и быстрее зажимать их зубами…
Я бы в этот момент не удержался от смеха или негодующего возгласа, Логинов не ошибся. Но из протокола заседания второй, критической секции, внимательно и трезво оценивавшей каждое предложение, я с немалым удивлением узнал, что наилучшим был признан именно этот забавный способ! Разработанное на его основе приспособление представляло собой зажим вроде клещей, способный накрепко сваривать провода холодным способом…
Так мой скептицизм был посрамлен. Надо признать, что это случалось не раз за время нашего удивительного плавания…
Ученый совет закончился, но горячие дискуссии продолжались во всех уголках судна с утра до вечера.
Их «подогревали» угри, плывущие где-то в глубинах моря и время от времени сообщавшие о своем присутствии условными сигналами. Всего несколько цифр — условный код, но каждого сигнала все ждут с нетерпением, и к часу дня на главной палубе, возле большой карты, куда наносятся только что полученные и расшифрованные свежие данные, неизменно собирается густая толпа.
Над «Богатырем» пролетает стайка каких-то птиц. Летят высоко, едва различимы в небе. И я завожу с Макаровым разговор о том, что таинственная способность угрей находить себе
— Что птички! — пренебрежительно машет своей широкой лапищей Макаров. — Птичкам находить дорогу легко. С ними уже разобрались. Они видят звезды и солнце. А под водой — вечная тьма. Температура на большой глубине тоже всегда почти одинакова. Никаких ориентиров, даже где верх и где низ трудно установить, потому что вода придает телам практическую невесомость.
— Поэтому вы и считаете самой вероятной магнитную гипотезу? Но почему же тогда сбились и пропали балтийские угри?
Глаза у него совсем прячутся в свои глубокие норки-щелочки, лохматые брови сдвигаются, и Макаров уклончиво отвечает:
— Посмотрим…
В противоположность Волошину он не любит спорить.
А споры вокруг разгораются все горячее…
Я уже не закрываю свой блокнот, исписывая страницу за страницей:
«Казимир Павлович считает, что таинственное исчезновение тех угрей, что были привезены с берегов Балтики, вовсе не связано с магнитной бурей. Он придерживается, так сказать, «классической» гипотезы.
— Химический состав воды, ее температура и соленость — вот главные ориентиры для угрей. Никакого органа, способного воспринимать изменения земного магнитного поля, у них нет. Да и ненадежный это ориентир, как мы только что убедились: достаточно даже небольшой магнитной бури, чтобы компасы стали бесполезными. А перемены солености, температуры, химического состава воды гораздо более упорядочены. И обоняние у речных угрей развито в совершенстве. Мы ставили специальные опыты. Оказалось, угри могут различать самые ничтожные примеси посторонних веществ в воде. Ну, скажем для наглядности: если развести в Ладожском озере всего-навсего один грамм спирта, угорь это почувствует. Представляете, какое тонкое обоняние?
— Но почему же потерялись, сбились с дороги балтийские угри, а местные нет?
— Потому что для балтийских угрей переход в Средиземное море, вода которого отличается очень высокой соленостью и температурой, оказался слишком резким. Это их и сбило…»
Доводы Бека кажутся мне убедительными. Может быть, угри и в самом деле ориентируются по запаху — ведь уже доказано, что именно так находят дорогу дальневосточные лососи к устьям рек, где когда-то они родились.
К тому же угрям помогает течение. Сигналы подтверждают, что они все время держатся примерно на одной глубине, в его струях, несущих угрей к Гибралтару.
Но есть и другие гипотезы. Подойдя к одной из групп спорщиков, я услышал горячие рассуждения о гравитации. Тут доказывали, что угри ориентируются по изменениям земной силы тяжести, уловить которые бессильны наши приборы, и это звучало тоже весьма убедительно.
Макаров в споры не вступал, но Елена Павловна продолжала отстаивать магнитную гипотезу.
Сергей Сергеевич тоже придерживался, насколько я понял, этой гипотезы, хотя и в несколько измененном варианте. В этом, пожалуй, тоже проявилась его «техническая склонность». Он считает, будто угрей ведут не просто магнитные воздействия, а электрические токи, пронизывающие всю толщу морской воды. А рыбы, как уже давно доказано советскими учеными, весьма восприимчивы к этим токам.