Искатель. 1969. Выпуск №4

Фицджеральд Фрэнсис Скотт

Как одержимый, накидывался я на книги. Трудная история человечества разворачивала передо мной свои страницы, я поглощал их с жадностью, но не было во мне ощущения личной причастности к этой истории, безмерно далеко трубили ее беспокойные трубы, слишком несходным с моей жизнью казался земной водоворот событий.

Дубов — так назывался поселок, в котором я родился, памятник Дубову на плато Пионеров был такой же привычной частицей детства, как палисадник перед домом, как огненные сполохи полярного сияния. Я понял не сразу, чем была Венера для Дубова и его товарищей, первыми из землян ступивших на ее поверхность. «Злая», «бешеная планета»,

«планета-чудовище» — странно было читать эти слова: ведь тут был мой дом. Отец пытался приохотить меня к агротехнике, мать — к метеорологии (это были едва ли не главные области деятельности примаров), но я не испытывал ни малейшего желания возиться с селекцией мхов и запускать радиозонды. Мне было тесно и душно под толстым одеялом венерианской атмосферы, меня ждали звезды, которые я видел только в фильмах и атласах, ждали синие озера Земли, ждало распахнутое настежь пространство.

Настало время — я кончил школу и стал собираться в дальнюю дорогу. Мать плакала, отец хмуро помалкивал. Мой друг Рэй Тудор в последний момент не устоял перед доводами своего отца, решил остаться на Венере. «Здесь тоже много интересной работы, — сказал он мне. — Мы должны продвигаться в ундрелы». — «Ну и продвигайся, — отвечал я. — Жаль, что ты передумал, Рэй…» Мне и в самом деле было жаль. Вдвоем не так страшно покидать привычный мир. «Может, останешься?» — спросил Рэй по ментосистеме. Я покачал головой…

Я улетел на Землю и поступил в Институт космонавигации. Быстро промчались годы учения. «Разве у вас не бывает каникул?» — спросила тогда мать. Наверное, это было дурно — ни разу не провести отпуск дома, на Венере. Но Земля не отпускала меня. Я носился в аэропоездах с континента на континент, забирался то в горы, то в тайгу, мне хотелось вобрать в себя многообразие этого мира, а более всего — найти то лесное озеро, что было на фотографии у деда.

Я перевидал множество озер, иногда говорил себе — вот оно! Но всякий раз что-нибудь оказывалось не так, полной уверенности не было, и зеленоглазый бес странствий гнал меня все дальше и дальше.

Сказочно прекрасна была Земля.

Иногда я как бы отождествлял себя с дедом. Он был немногим старше чем я, когда с первой волной колонистов покинул Землю и обосновался на Венере. В те далекие времена прочно была обжита Луна, полным ходом шло освоение Марса — что же касается Венеры, то она пользовалась скверной репутацией планеты, непригодной для жилья, активно враждебной человеку. Мой дед и другие пионеры высадились близ северного полюса Венеры и поставили первый купол на плато Пионеров. Программа колонизации была составлена заранее со всей возможной тщательностью, и едва ли не главным ее пунктом была селекция так называемых венерианских мхов. Колонисты проделали изумительную работу: опустили на поверхность планеты облака странных микрорастений, питавшихся атмосферной влагой, и скрестили эту летучую аборигенную растительность с особо жаростойкими сортами земных кустарников. Так появились на плато Пионеров первые плантации желтых мхов.

Да, я был по рождению примаром. Примаром второго поколения. Но нити, связывавшие меня с Венерой, были теперь разорваны навсегда. Моя переписка с родителями почти заглохла — лишь по праздникам мы обменивались поздравительными радиограммами. Конечно, я мог бы попросить Самарина, начальника космофлота, перевести меня на линию Луна — Венера. Но этого-то мне и не хотелось. В печати и по радио продолжали

немало говорить и спорить о примарах, об их обособлении, о каких-то сдвигах в психике. Я прислушивался к этим спорам не то чтобы со страхом, но с холодком жути. В голову приходили тревожные мысли, я невольно начинал отыскивать в себе примарские черты…

Тудор не услышал призыва о помощи — или услышал, но не помог. Но я-то тут при чем? Хватит, хватит! Не хочу больше думать об этом…

Я распахнул окно. Вместе с лесной свежестью в комнату влетела песня.

Пять дней праздников на Земле! Отосплюсь. Всласть почитаю.

Я подошел было к коробке инфора, чтобы узнать код ближайшей библиотеки и заказать себе книги, но тут загудел видеофонный вызов.

Робин подмигнул мне с круглого экранчика.

— С земным утром, Улисс. С праздником.

— С праздником, Робин. Когда ты успел наесть такие щеки?

— Просто опух со сна. Поехали на олимпийские?

— Нет, — сказал я.

Где-то здесь, в лесу, вспомнил я, должно быть озеро. Нет, не то, что на дедовской фотографии, но тоже хорошее. Пойти, что ли, поискать его — и весь день в воде, в пахучих травах, в колыхании света и тени. А ночью — костер, прохлада, далекие звезды, звезды, звезды…

Набрать книг, еды — и пять дней блаженной тишины и одиночества…

В следующий миг я схватил видеофон и набрал код Робина.

— Ты еще не ушел? — Я перевел дух. — Я еду с тобой.

— Вот и прекрасно. — Робин пристально смотрел на меня. — Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось. Встретимся через полчаса у станции, ладно?

Ничего не случилось. Решительно ничего. Пилот линии Земля — Луна желал провести праздник Мира как все люди. Хотел принять участие в олимпийских играх и веселиться вовсю, как все.

* * *

Мы вышли со станции трансленты вместе с пестрой стайкой девушек. Конечно, беспричинный смех и волосы по последней моде — в два цвета. Нам было по дороге, и Робин стал перекидываться с ними шуточками. Я тоже иногда вставлял два-три слова. И посматривал на одну из девушек, что-то в ее тонком смуглом лице вызывало неясно-тревожные ассоциации. Это лицо связывалось почему-то с беспокойной толпой. Вдруг она с улыбкой взглянула на меня и спросила:

— Не узнаешь?

И тут меня осенило. Но как она переменилась за эти два года! Тогда была совсем девчонкой — с надежной отцовской рукой на хрупком плече. А теперь шла, постукивая каблучками, высокая девушка, и на ней сиял-переливался золотистый лирбелон, на котором теперь помешаны женщины, и зеленые полосы на широкой юбке ходили волнами.

— Здравствуй, Андра, — сказал я.

— Здравствуй, Улисс. Будешь участвовать в играх?

— Еще не знаю. Ты теперь живешь здесь?

— У нас дом с садом в спутнике-12. Это к северо-востоку отсюда.

— Как поживают родители? — спросил я.

— Они… — Андра запнулась. — Отец снова на Венере.

Я знал, что Холидэй улетел на Венеру в составе комиссии Стэффорда. Значит, он еще не вернулся. Что-то затянулась работа комиссии, и никаких окончательных сообщений оттуда…

— Как он там? — спросил я как бы вскользь. И тут же понял, что ей не хочется отвечать. — Ну, а что ты поделываешь?

— О, я после праздников улетаю в Веду Тумана.

Веда Тумана — гигантский университет, в котором было сосредоточено изучение наук о человеке, — находился неподалеку от нашего Учебного центра космонавигации.