Искатель. 1969. Выпуск №6
Шрифт:
— Ну-с, господа, — сказал пристав, ласково и как-то особенно внимательно оглядывая подчиненных, — начинаем интереснейшее дело. Огромное. Патриотическое. Суть его объясню потом, а сейчас… Садитесь.
Вынув из внутреннего кармана несколько фотокарточек, он потряс ими в воздухе и развернул веером..
— Вот лица, за которыми мы с сей же минуты устанавливаем строжайшее наблюдение. Познакомьтесь…
Филеры, прищурясь, вытянули шеи.
…Целых два часа проводил пристав секретное совещание.
Наконец он поднялся,
— Повторяю, господа, дело чрезвычайно ответственное. Каждый будет работать с помощником. Адреса и приметы получите в картотеке. Наблюдение начать сейчас же. Докладывать два раза в сутки.
Филеры чувствовали, что их начальник волнуется. Он и в самом деле ощущал необычайный подъем, хотелось сказать что-то зажигательное, пылкое, но стоило посмотреть на лица подчиненных, как слова, роившиеся в голове, пропадали. И все же, пересилив себя, Пересветов напутственно поднял правую руку и закончил:
— Все. С богом!
В новом костюме Шура себя не узнала — черный китель со стоячим воротником жал в плечах, спереди топорщился, и латунные, с двуглавым орлом пуговицы выпирали вперед, словно хотели оторваться.
Обряжая подружку, Веселова от души смеялась, прикрывая рот рукой.
— Ну вот, — говорила она сквозь смех, — теперь ты у нас и для огорода годна. Поставить на грядки — все галки разлетятся.
А Шура, притопывая сапогами, вскинула над головой белый надушенный платочек и озорно пропела:
…Это я, это я,это милочка твоя!— Ну будя, — обрывая смех, сказала Веселова, — начальница услышит, задаст нам с тобой жару.
Из цейхгауза они прошли через двор в помещение тюрьмы и сразу обе переменились — стали важными и строгими.
— Я, значит, — говорила Веселова, — несу дежурство в конторе. У телефона сижу. Вот оттуда и начнем осмотр.
Сначала они решили заглянуть в канцелярию. Но только Веселова сунулась в дверь, как на пороге появилась старшая надзирательница Спыткина.
— Так, — сказала она, осматривая Шуру, — рукава укоротишь, с боков поставишь вытачки, тогда и в груди жать не будет. Осмотришь помещение — и ко мне, получишь инструкцию и номерной знак.
Говорила она отрывисто, по-солдатски.
Шура оказалась дотошной и крайне любопытной, обо всем расспрашивала: «А что это за дверь?», «А там что?», «А можно ли говорить по телефону из будки?» Она даже заглянула в чулан рядом с комнатой для судебных следователей.
— Здесь мы кавалеров держим, — озорно подмигнула Веселова. — Если имеешь, тащи его сюда — целей будет.
Обе прыснули, и, чтобы не расхохотаться, Веселова пошла вперед чуть не вприпрыжку.
— Ты будешь дежурить в коридоре каторжан. Вот туда и пойдем.
Они прошли два коридора со странными
— Это окно, — она показала рукой, — выходит в тюремный двор. Тут всю ночь у нас лампа горит. Будешь ее керосином заправлять и следить, чтоб не тухла.
— А к чему это?
— А чтоб со двора часовому было видно, не идет ли кто по лестнице.
Верхняя площадка разделяла два коридора — слева срочный, справа каторжный. Веселова сразу повернула направо.
— Ну вот, гляди, — сказала она, прислонясь к притолоке, — тут и придется тебе ноченьки коротать. Двенадцать камер. В каждой, считай, по двадцать баб.
— И все каторжные?
— А как же…
— А за что сидят?
— Об этом не спрашивай. Тебе какое дело — сидят и сидят, а за что — нас не касается. Тебе бы скорей отдежурить, да и все.
Она хотела улыбнуться, но улыбка не вышла, только губы как-то неестественно скривились.
— Надоест взад-вперед ходить да в глазки посматривать — присядешь. Это разрешается. В окно смотри: церковь, колокола звонят, акация шумит. Вот тебе и веселье…
— Ой и тоскливо тут… — прошептала Шура, представляя, как она ночью будет ходить одна в этом коридоре.
— У нас-то еще благодать, — улыбнулась Веселова. — А вот побывала бы ты в пересыльной, в Бутырках. Там надзиратели с наганами наголо ходят, а начальник у них Дружинин — истинный зверь, говорят. Чуть что — схватят и в порку. А у нас, слава богу, тихо…
С лестницы они спускались молча, каждая задумалась о своем.
— Да ты не горюнься, — снова заговорила Веселова, — в каждом коридоре надзиратели.
— И все женщины?
— Мужиков у нас двое. Первый — старший надзиратель Куликов — при тюрьме живет, тюрьмой обогатился. Он не дежурит, всем хозяйством верховодит — кухней, прачечной, швейной мастерской, хапает все, что может.
— А второй?
Веселова коротко махнула рукой.
— Федоров. Старый мерин. Всю ночь в прихожей храпака задает. Послушаешь мужичий храп — все на душе повеселеет, — она толкнула Шуру локтем в бок. — А я сижу у входной двери. Рядом с привратной. За крайним столом.
— Тебе хорошо-о, — протянула Шура.
— Да не больно. Ночью в дрему клонит, а ты сиди слушай, не нагрянет ли начальница.
— А она и по ночам бывает?
— А как же! Ночью два обхода — то одна Спыткина, а то и вдвоем с начальницей. Тогда мы с Федоровым за ней — что твоя свита!
Остановились у решетчатой двери, ведущей из нижнего коридора в контору.
— А эта дверь у нас особая — вверху, видишь, решетка. Через нее прямо из конторы видно весь коридор. А отпирать ее надо так… — Веселова просунула через решетку руку и загремела ключом. — Вот и вся механика.