Искатель. 1970. Выпуск №3
Шрифт:
— Но где же Вебер? — сказал мордастый, озираясь. — Я приказал Веберу доставить сюда русского.
Коротышка сделал небрежное движение рукой, отводя разговор о Вебере.
— Вы, стало быть, симулировали? — благожелательно продолжал он, рассматривая Колесникова. — Я подозревал это, представьте. Но наш милый доктор с упорством кретина старался разубедить меня. — Он даже не взглянул на доктора. — Ну, что ж! Повторяю, я рад. Мне, видите ли, нужно посоветоваться с вами по одному обоюдоважному вопросу. Но что же вы стоите? Садитесь!
Он уселся за маленький столик у окна и перекинул ногу за ногу.
— Я предложил бы вам кофе, коньяк. Но,
Он обернулся к своим спутникам:
— Побудьте пока в библиотеке. Мы, я уверен, поладим. И, пожалуйста, не беспокойтесь за меня.
Он вытащил из кармана маленький пистолет и положил на столик перед собой. Колесников стоял неподвижно, ничего не понимая.
Бельчке подождал, пока за Бангом и доктором закрылась дверь. Потом, добродушно улыбаясь, повернулся к Колесникову:
— Разговор, как видите, сугубо секретный — с глазу на глаз.
Неожиданно он поднял перед изумленным Колесниковым руки:
— Господин русский моряк, примите мою капитуляцию. Я сдаюсь. Прошу сообщить об этом вашему командованию!
ГЛАВА XII. ЛОЖНЫЙ ВЫПАД
Смысл этой фразы дошел до Колесникова не сразу. С недоверием приглядываясь к коротышке в черном мундире, он не сдвинулся с места.
— Вас, вижу, заинтересовала эта тетрадь? — сказал Бельчке. — Я, пожалуй, передам ее в ваше распоряжение, но попозже. За все в этом мире полагается платить, мой друг, — прибавил он наставительно. — Итак, услуга за услугу! Вы должны связаться с командованием ваших войск, чтобы передать ему условия моей капитуляции. Я, естественно, хочу оговорить некоторые пункты, поскольку капитулирую добровольно.
— Связаться? Но как? — Первые слова, произнесенные Колесниковым.
Бельчке успокоительно помахал рукой.
— Пусть это вас не тревожит. В моем доме есть довольно мощная рация… Но сядьте, прошу вас! Мне неловко: я сижу, а вы стоите. Наш разговор все же займет минут десять-пятнадцать… Мне нужно, чтобы вы постарались меня понять!
Колесников присел на краешек стула — по-прежнему был весь напряжен. Теперь врагов разделяли письменный стол и часть комнаты — Бельчке, откинувшись на спинку стула, непринужденно поигрывал пистолетом.
Пистолет этот — вороненый бельгийский браунинг, номер один, так называемый дамский, — все время притягивал внимание Колесникова. А собеседник его, как будто поддразнивая, поворачивал пистолет и так, и этак, ставил стоймя, укладывал плашмя.
— Вы заинтересованы. Очень хорошо. Почему я решил капитулировать? Отвечаю. Первая причина — формальная. Сказал бы даже, формально-юридическая. Фюрер умер. Я присягал фюреру, а не гросс-адмиралу Деницу. Следовательно… Но главное не это. — Бельчке оглянулся на дверь, после чего понизил голос до шепота: — Говоря доверительно, я ни в коей мере не политик. И никогда им не был. Вы могли в этом убедиться, если внимательно прочли записи в тетради. А! С удивлением взглянули на мою форму офицера СС! Но это лишь оболочка, смею вас заверить. Она не определяет моей сущности. В действительности же мои служебные интересы сосредоточены на науке, а не на политике. Я типичный ученый-одиночка, так сказать, кабинетный ум. Однако и это еще не самое
Он говорил с самыми убедительными и вкрадчивыми интонациями, помахивая в воздухе левой рукой (правая по-прежнему лежала на пистолете), а Колесников, уже не глядя на пистолет, неотрывно-жадно всматривался в лицо Бельчке.
Так вот он каков, этот тонкоголосый штандартенфюрер, столько дней истязавший его своим лютеолом!
Лоб очень высокий, в сетке частых мелких морщин. Уши большие, оттопыренные. Голова какая-то раздувшаяся, словно пузырь, непомерно крупная. Иссиня-черные, видимо, крашеные волосы зачесаны с виска наверх и туго приглажены, прикрывая лысину. Во всяком случае, ничего зловещего или отталкивающего в наружности! С виду всего лишь коротенький толстяк, лет сорока пяти или пятидесяти, беззаботный кутила, добрый малый, любитель марочных вин, а также надменных блондинок спортивного типа (обязательно выше себя ростом).
Легче представить его не в кабинете или в лаборатории, а, скажем, в ресторане, за столом, накрытым ослепительно белой, туго накрахмаленной скатертью. Веселая компания доверяет именно ему переговоры с обер-кельнером. Он внимательно и не спеша читает меню. Затем, оттопырив губы, произносит капризно: «трю-юфли». Кстати, о губах. Они ярко-красные и как-то неприятно выделяются на одутловатом лице.
Встреться Колесникову этот Бельчке в обычном штатском костюме, при галстуке бабочкой и с цветком (резеды!) в петлице, он ни за что бы не подумал, что это эсэсовец в высоких чинах. Просто бюргер, делец, и даже не очень преуспевающий, но неизменно жизнерадостный. Скажем, владелец магазина готового платья или аптеки, пожалуй, скорее аптеки. Да, заурядный провинциальный фармацевт!
На носу Бельчке громоздятся большие очки с отбрасывающими блики стеклами. Это придает лицу непонятное и неприятное выражение, какое-то беспрестанно меняющееся, ускользающее. Губы улыбаются, а глаза за стеклами очков остаются настороженно-серьезными и встревоженными.
Будто угадав его мысли, Бельчке сказал, улыбнувшись еще шире:
— О, нет, я не злой, далеко не злой! Жизнелюб и весельчак — вот кто я! Значит, не могу быть злым, не так ли? Да, я жизнелюб, господин моряк. И это третья, самая важная причина, по которой я капитулирую. Признаюсь откровенно, люблю пожить и умею пожить. Наш Лютер сказал: «Кто не любит вина, женщин и песен, тот всю жизнь свою дурак!» И можете мне поверить, я не был дураком. Но чтобы жить по Лютеру, согласитесь, нужны деньги, и немалые! Мои научные занятия (вы не одобряете их, знаю!) давали большие деньги. И мне было все равно, кто платит. Судьба моя сложилась так, что я родился в Германии, — мне платил Гитлер. Родись я в Америке, платил бы Трумэн, только и всего.
Бельчке переменил положение ног — тут Колесников заметил, что у собеседника его все время подрагивает колено. О! Стало быть, он очень волнуется!
Нагнувшись, Бельчке пытливо заглянул Колесникову в глаза.
— Вы думаете, я предложу вашему командованию купить мой лютеол? Нет. Хотя американцы, бесспорно, с охотой бы его купили и заплатили бы хорошие деньги. Почему же я не обращаюсь к американцам? Почему вместо этого пригласил к себе вас в качестве посредника между мною и командованием русских войск? Русские, но не американцы. Я сделал свой выбор. Скажу вам откровенно, вынужден сделать его. И для того чтобы вы смогли меня понять и поверить мне, нужно только взглянуть на карту Австрии.