Искатель. 1974. Выпуск №6
Шрифт:
Затем Тихомиров появился на явочной квартире Ступина в Хлебном переулке.
Выслушав сообщение об аресте Щепкина, полковник выкатил на скулах желваки. На костлявом лице дернулось правое веко, и с висков стал сползать неровный румянец.
— Остальные? — спросил он, разлепив полоску тонких губ. — Кого еще взяли? Кого?
— Алферов на свободе… О других не знаю.
Ступин подвинул лакированную со скрещенными молниями коробку настольного телефона и торопливо закрутил ручку.
— Миллер на службе… В артель никто не приходил, — отрывисто кидал
Долго пришлось дозваниваться до Кускова, но и там чекисты не появлялись.
— Пока один Щепкин, — сухо подытожил Ступин. — Сколько он продержится?
— Вроде мужик крепкий… Неделю-другую чекистам этой кости хватит.
— Будет держаться, — подтвердил Ступин. — Понимает, что только мы его можем выручить…
Полковник говорил не то, что думал. Он не собирался и пальцем шевельнуть, чтобы выручить Щепкина.
Последнее время Ступин все больше и больше тяготился тем, что он, боевой офицер, сумевший под носом у красных сколотить подпольные отряды, должен подчиняться штатскому, штафирке и краснобаю.
Такие, как Щепкин, проворонили Россию, отдали ее комиссарам. Вместо того, чтобы стрелять, пороть и вешать, рассуждали в думах и земствах о конституционных свободах, устраивали говорильни и закатывали банкеты по любому поводу.
Через войскового старшину Раздолина Ступин уже пытался наладить прямой контакт «Добровольческой армии Московского района» с полковником Хартулари. Но кадетские политиканы, вроде Астрова, Степанова и князя Белосельского-Белозерского, отиравшиеся возле Деникина, связывали полковника по рукам. Не без их наущения генерал решительно заявил, что «Национальный центр» в Москве представляет единственное руководство, имеет приемлемую в данной обстановке политическую платформу и финансирование боевых ударных групп может осуществлять только через эту организацию.
Теперь же, с провалом «дяди Кокки», все менялось. Полковник Ступин становился не только военным, но и политическим руководителем предстоящего выступления. Теперь он пожнет все лавры, ухватит в собственные руки всю славу.
И будьте покойны, господа, полковник Ступин не выпустит ее из рук!
— Немедленно прикрыть все адреса. Временно оборвать все контакты… Руководство беру на себя, — сказал Ступин и поднялся за столом.
Жилистый, поджарый, как матерый волк. С длинными, хваткими руками.
Ощутил молчание кассира и нехотя добавил:
— Думаю, что «Национальный центр» с этим согласится.
— Митинг, что ли, с голосованием будем устраивать? — хмыкнул Тихомиров. — Нет уж, накось выкуси! Дело нужно делать.
— Рад, что мы понимаем друг друга…
— Отчего же нам друг друга не понять… Может, «дядя Кокка» сейчас на Лубянке дает самые подробные показания. Такой вариант тоже исключать не следует.
— Алферов меня больше не увидит. До нашего выступления все связи «Национального центра» со мной будете осуществлять вы. Эту квартиру забудьте. Я дам новую явку… Где деньги организации?
— Нет денег, Алексей Петрович. Самый пустячок остался. Тысяч тридцать
— Плохо… Откуда Щепкин получал деньги?
— Я таких вопросов не задавал, — усмехнулся кассир. — Оно лучше, когда меньше знаешь.
— Разумно… В дальнейшем все деньги будете передавать мне.
— Понимаю.
— Отлично… Я думаю, что и дальше вы будете исполнять обязанности кассира организации.
— Но господин Хартулари…
— В создавшейся обстановке мое решение, надеюсь, будет одобрено. Предупредите всех о максимальной осторожности… Вы подстраховались?
— Есть вроде ухороночка…
Два месяца назад Ауров на всякий случай снял в неприметном доме на Палихе крохотную квартирку с отдельным выходом во двор, густо заросший дикой бузиной, черемухой и кустами сирени. В деревянном заборе на задворках была предусмотрительно расшатана доска, а под покосившимся сараем был спрятан заветный саквояж, за которым, Епимах Ауров знал наверняка, терпеливо охотился Крохин. В саквояже, присыпанном мусором, было то немногое, что удалось спасти, вырвать, сберечь от комиссаров и Советов: увесистая пригоршня золотых безделушек с дорогими камнями, тысяч на пять червонных десяток и несколько крупных бриллиантов чистой воды.
Еще от богатства оставалось переводное письмо на заграничный банк, где лежала на личном счете некая сумма в валюте… Письмо Епимах Дуров носил с собой, зашив его в подкладку люстринового дешевенького пиджака.
ГЛАВА IV
— В подпольную организацию меня вовлек бывший сослуживец — поручик Абросимов. Кроме Абросимова, я знаю еще двоих. Тоже бывшие офицеры.
Врач был встревожен и мучительно пытался сообразить, для какой надобности его так срочно пригласили в Особый отдел.
— Однажды Абросимов упомянул в разговоре фамилию Миллера, начальника окружных артиллерийских курсов…
Вячеслав Рудольфович взглянул на Нифонтова, сидящего поодаль у окна. Павел Иванович приметно кивнул и выразительно поглядел на часы. Он давал понять, что есть более важные дела, чем разговор с военным врачом, рассказывающим вещи, уже известные чекистам.
— Мне кажется, что Миллер тоже причастен к заговору. Других, интересующих вас подробностей я не знаю… Конспирация у них поставлена неплохо…
— Понятно, Викентий Максимович.
— Все это я уже рассказывал товарищу Дзержинскому, — продолжил врач и, помолчав, добавил: — Не доверяете… Понимаю. В офицерских чинах состоял, имел «Владимира с мечами», воевал у Корнилова и вдруг донос в Чека.
— Заявление, — поправил Вячеслав Рудольфович.
— Успокоить желаете… Не надо. Пусть называют как хотят. Мне это безразлично. Я не хочу лишних смертей и крови. С четырнадцатого года я воевал беспрерывно. Не в штабах, не в белых перчатках. Лекарь пехотного полка. Окопы, вши, искалеченные тела, разорванная снарядами человеческая плоть. Непробудное пьянство господ офицеров и серая солдатская скотинка, которую поднимали в атаку за веру, царя и отечество…