Искатель. 1975. Выпуск №6

Рассел Эрик Фрэнк

И месяца не проработал после колонии Николай Ильич, как Гриша привел к нему покупателя, разбитного экспедитора из кубанского колхоза. У него и документы были в порядке, и разрешение лесхоза имелось. Только на ольховые дрова. А экспедитору нужен был строевой лес…

Поздно вечером, после ужина, когда экспедитор уже основательно захмелел, Николай Ильич вышел с Мокригиным в сени. Сказал твердо:

— Гришка, ты меня в это дело не впутывай. Хватит, насиделся!

— Да ты что, Колюн? — заюлил дружок. — Дело-то пустяшное — двадцать

кубиков. И верняк ведь, комар носа не под точит.

— Нет, Гриша, — стоял на своем Зотов. — Не уговаривай. Чую я, чем пахнут эти кубики.

— А я-то, тюха, думал, дружка имею. На место пристроил, — с презрением, растягивая слова, просипел Мокригин. — Вот она, благодарность… — И зашептал вдруг горячо: — Колюн, Христом-богом прошу, обещал я этому фраеру. И задаток уж взял, да загулял вчерась. Мне же ему отдать нечем. Ну как пойдет он настучит? Что же мне, Колюн, кончать его здесь в лесу? А? Может, и правда кончать?

Николай Ильич похолодел, почувствовал противную, тошнотворную слабость. Он хорошо знал, на что способен Гриша.

— Да ты сдурел? — выдохнул Зотов, вцепившись ослабшими от страха руками в пиджак приятеля. — Сдурел, да? Ведь знают, что он с тобой приехал…

Гриша зловеще молчал, будто собирался с духом, чтобы принять окончательное решение.

— Сколько денег-то? — пугаясь еще сильнее, спросил Зотов. — У меня рублей пятьсот найдется.

Мокригин стряхнул с себя руки Николая Ильича.

— Да черт с тобой, Гришка! Пускай забирает он свои кубики. Черт с тобой! Завтра отведу его на делянку, — чуть не плача, запричитал Зотов.

— Я знал, старик, что не подведешь, — только и сказал Мокригин.

Но вскоре Григорий опять явился с покупателем. И когда Николай Ильич отказался продать лес, избил старика, не обращая внимания на постороннего. А наедине пригрозил послать письмо в прокуратуру.

— Я-то слиняю, — криво ухмыляясь, сказал Мокригин, — везде крышу найду, а ты сдохнешь в тюряге.

Несколько месяцев после этого они не видались, а потом Гриша навестил Зотова, когда тот болел. Помог по хозяйству, и все покатилось своим чередом. Зотов махнул на все рукой. Решил с горечью: «Не сложилась жизнь…» К старым деревенским друзьям идти было стыдно. Как же, клейменый.

«Клейменый, клейменый!» — внушал Мокригин. А новых друзей Николай Ильич заводить боялся. Мокригин пугал — с новыми друзьями выпьешь, отмякнет душа — проболтаешься. Донесут. Так и жил, стараясь не думать о будущем. Пока был здоров, глушил все водкой…

Но последние год-два Зотов все чаще и чаще вспоминал с тоской свое родное Зайцево. Несколько раз он встречал в поезде зайцевских баб. Однажды даже заговорил с Полиной Аверьяновой, что жила в Зайцеве через дом от него. Аверьянова с трудом признала Николая Ильича и все охала, жалостливо вглядываясь в его лицо: «Эко жизнь поломала человека! Ведь и не узнать тебя, Коля, не узнать». Николая Ильича раздосадовали ее причитания. «На себя бы посмотрела, кочерыжка», — подумал он.

На расспросы Аверьяновой, где он нынче осел, Николай Ильич ответил туманно: «Да есть тут одно местечко…» Желание выспрашивать односельчанку у него пропало. «Почему бы и не съездить туда самому? — думал он иногда. — Что было, то быльем поросло. Давно уж и забыли мои грехи. Один ли я из деревенских забран-то был?» Он начинал вспоминать, кто еще из зайцевских мужичков сидел в ту пору и за что, но утешения от этого было мало. Двоих взяли за злую драку, конюх Антоша сел за то, что пьяный спалил конюшню. Но никто так не провинился перед односельчанами, как Зотов.

…Позавтракав, Николай Ильич разогрел вчерашнего супу собаке — старой, злой лайке Дружку. Потом вынул из шкафа свой парадный костюм — купил его лет пять назад в Ленинграде, да почти совсем не надевал. Куда в лесу костюм? А в Лугу и в Ленинград Николай Ильич наведывался редко. К Грише в Гатчину он ездил в робе. Сегодня повод надеть костюм был — Гриша пригласил отпраздновать день рождения.

Съездить в Гатчину надо было и по другой причине. Вызывал директор лесхоза. Чего уж там стряслось, Зотов не знал, но под ложечкой тревожно сосало.

…Костюм и впрямь был как новенький. Коричневый с красной искоркой. Из ткани с громким названием «ударник». Николай Ильич надел пиджак и подошел к зеркалу. На него смотрел лохматый седой старик с широким морщинистым лицом, заросшим седой щетиной, с впалыми тревожными глазами, под которыми залегла нездоровая желтизна. «Надо в Гатчине в парикмахерскую забежать, — решил он. — Чегой-то вид у меня смурной, глаза вон как у дохлой рыбы».

В Гатчине Зотов был в десять. Гриша уже ждал его — на столе весело посвистывал чайник, лежала всякая снедь: колбаса, сыр, большой кусок студня.

— Здорово, старче, — обрадовался Гриша. — Выбрался из своих лесов. Давай раздевайся, чайку попьем, погутарим. Я и с начальством договорился прийти попозже.

При упоминании о начальстве у Николая Ильича на лице появилась кислая гримаса. Он скинул ватник, разулся, кивнул на рюкзак.

— Там в мешке грибы… Беленьких тебе приберег.

— Аи да Коля, золото ты у меня, а не кореш, — радовался Гриша, доставая большую банку с грибами. — И костюмчик новенький прихватил! И корочки. Да мы тебя женим, Колюня, женим. Заживешь ты у себя в лесу припеваючи. Такую маруху найдем!

Николай Ильич улыбаясь слушал болтовню друга.

Смеясь и балагуря, Мокригин достал из серванта красивые тарелки, вынул из холодильника бутылку водки:

— По рюмашечке хватим, Коля, для затравки. Артподготовочка перед генеральным наступлением.

— Мне ведь к директору идти, — сказал со вздохом Николай Ильич. — Чего ему, черту, от меня надо?

— Забежишь к нему, забежишь. По магазинчикам потом пройдемся. Всюду поспеем, — ответил Гриша. — Ты у меня заночуешь. Заночуешь ведь, Коля? Никто там без тебя лес не покрадет? — И громко засмеялся.