Искатель. 1983. №4

Павлов Сергей Иванович

— Ничего не случилось, Владислав Борисович, прошу взять свои вещи и пройти в комнату милиции. Помогите ему, — обратился он к сотрудникам.

Черкасов и один из сотрудников подошли к задержанному и встали с двух сторон.

— Чемодан возьмите сами, Владислав Борисович, и хватит притворяться. Теперь это уже глупо, — спокойно сказал Морозов.

Лаевский в глубоком раздумье проследовал в комнату милиции. Там он нетерпеливо мотнул головой и каким-то надтреснутым, не своим голосом обратился к старшему инспектору МУРа:

— Я бы хотел, уважаемый, высказать определенное неудовольствие в ваш адрес и смею заверить, что, если у вас

есть совесть и самолюбие, вы предпочтете разговор тет-а-тет.

Дежурный предложил пройти в соседнюю свободную комнату.

— Радуетесь, Борис Петрович? Торжествуете? — с мукой в голосе спросил Лаевский, когда они остались одни. — А ведь в происшедшем виноваты вы. Да, да! Все остальное — следствие вашего давнего бесцеремонного вмешательства в мою жизнь. Вы скомпрометировали меня в глазах любимой женщины. Ирина ушла… начала, так сказать, честную жизнь… — Он закашлялся, долго не мог остановиться, словно последняя фраза застряла у него в горле, как кость. — А я? В моем возрасте искать утешения с другой? Может быть, вам трудно понять, что это невозможно… Я знал Ирину еще ребенком, столько в нее вложил… каждая вещь о ней напоминает. Что мне было делать? Пить? Стреляться с вами?

Морозов невольно улыбнулся: Лаевский и в трудную, критическую минуту не терял способности выражаться с пафосом.

— Вы еще молоды, вам не понять, как может одиночество взять старика за глотку, если вдруг на него свалилось такое горе. Вы скажете: ученики, друзья? Во-первых, я слишком хорошо знаю им цену, во-вторых, оставшись здесь, я бы все время чувствовал себя брошенным. Вот так я и вышел на одного покладистого туриста, который за перстень с крупным бриллиантом отдал мне свой иностранный паспорт. После моего отъезда он должен заявить, что потерял его. В свою страну он в любом случае попадет. Впрочем, не о нем речь… — Лаевский помолчал, как бы давая Морозову время осознать услышанное.

— У меня, Борис Петрович, есть все основания вас ненавидеть. Но наши эмоции подчиняются обстоятельствам. Вы оказались сильнее, а я… весь нашпигован драгоценностями, миллионов на пять. Вы представляете, что значит все это потерять?

Сейчас перед Морозовым была карикатура на знакомый образ Лаевского — трясущиеся руки, прилипшие к вспотевшему лбу волосы, блуждающий взгляд.

— Я, конечно, понимаю, что сейчас вы не сможете взять да отпустить меня. Так вот… оставьте мне только фамильные драгоценности на пятьсот тысяч. Везите на Петровку, обыскивайте, составляйте опись. Экспертам не составит труда установить, что эти драгоценности изготовлены задолго до революции. А остальное — вы понимаете? — остается у вас. Когда все утрясется, вы мне вернете половину, вы же человек честный… Государству я отдам всю коллекцию…

— Интересное у вас представление о честности. — Морозов встал и сделал шаг к двери. Лаевский с поразительной быстротой опередил его, вцепился в рукав:

— Что вы делаете, безумец? Мне же будет конец… Неужели думаете, что я смогу вас выдать? Или шантажировать? Да можете мне вообще ничего не отдавать! Это и то лучше, чем все разом никому никуда… — Он заскрипел зубами, комкая в пальцах рукав Бориса. — Что вы теряете? Надо проработать всю жизнь, и то это будет мизер по сравнению с тем, что вы сейчас получите… — Морозов сдавил ему руку в запястье, и пальцы разжались.

— Ответьте мне только на один вопрос: почему, скопив такой капитал, вы продолжали мошенничать?

— Видите ли… Существует

неписаный закон, который я постиг, уже встав однажды на этот путь. Те, с кем я был завязан, глупы, жадны и поэтому рано или поздно должны к вам попасть. Представьте, что незадолго до их ареста я отказался бы от их услуг. Пусть даже кто-то из них попался после этого по своей глупости. Все равно в первую очередь они будут подозревать меня и соответствующим образом представят дело на суде. Вот поэтому я старался держать их в руках… Не представляете, как все это выматывает — ждать, что вот-вот за тобой придут…

Лаевский искательно взглянул в глаза Морозова:

— Подарите мне жизнь… Так мало лет мне осталось по жить спокойно. Вы же верите, что я уже не способен ни на какие аферы после этого краха?

Да, старый прожженный мошенник больше не совершит никаких афер. Борис невольно кивнул своей мысли. Но Лаевский понял его по-своему: он торопливо задрал на себе рубашку и стал лихорадочно разматывать пояс, в котором были зашиты драгоценности.

— Товарищи, — Морозов открыл дверь, — прошу всех заходить, и понятых тоже…

Через два месяца после задержания Лаевского состоялось судебное разбирательство, в результате которого виновной в убийстве Хабалова Федора Степановича была признана его жена, Хабалова Зоя Аркадьевна. Учитывая, что своими действиями она пыталась ввести следствие в заблуждение, суд приговорил ее к четырем годам лишения свободы с конфискацией имущества мужа, нажитого преступным путем.

Огранщика Конина Олега Сергеевича незадолго до вынесения приговора судебно-медицинская экспертиза признала душевнобольным. Симулируя шизофрению, он настолько истощил свою нервную систему, что заболел на самом деле. Решением суда Конин был направлен на лечение в психиатрическую больницу. После излечения состоится повторный суд, который определит ему меру наказания.

Владислав Борисович Лаевский не дождался решения суда: он умер от инфаркта миокарда. Похороны были скромными: кроме домработницы Даши, Ирины Берг и дворника Ахмета, никто не провожал его в последний путь.

ОТ РЕДАКЦИИ

В прошлом году мы обратились к читателям с просьбой ответить на вопросы анкеты. Редакция получила свыше 500 писем. Большая часть откликов от молодежи, причем каждое четвертое письмо от студента или школьника. Самый юный из них, 12-летний Г. Фардеев из Вологды, пишет: «Больше всего я люблю читать военно-приключенческую литературу… Подвиги героев вызывают в сердце чувство благодарности и неоплатного долга перед ними».

Много откликов пришло и от читателей старших возрастов. Среди них А. Загоровский из города Фрунзе, пенсионер, бывший научный работник; инвалид Великой Отечественной войны 80-летний П. Яблоков из Ленинграда; отличник народного просвещения 87-летний Л. Праведников, проживающий в Московской области, и др.

Профессиональный состав читателей «Искателя» также очень разнообразен — это рабочие и служащие, инженеры и врачи, учителя и журналисты, военнослужащие, геологи, юристы, научные работники к люди других профессий.