Искатель. 1984. Выпуск №6
Шрифт:
Профессор прошел вперед и остановился у стены, ко мне спиной. Он уже не в первый раз, начиная разговор, проходил вперед и поворачивался спиной, и в этом, наверное, была определенная черта его характера.
— Оставим в стороне болезни, — устало начал он. — и вспомним вирусную персистенцию.
— Что? — не понял я.
— Персистенция — факт длительного нахождения вируса в организме. Доказано, что присутствие того или другого вируса в организме вызывает иммунитет к данному заболеванию. Но это не точно — вирус не может вызвать заболевания, точнее, заболевания вирусом не болезнь, а если так можно выразиться, адаптация
Солнце висело низко над горизонтом, и лучи его уже не проникали в комнату через решетчатые переплеты рам. Но снаружи было все еще достаточно светло, и в комнате царил светлый полумрак. Обращенная ко мне половина лица Кеннета Квастму затушевалась тенью, черными пятнами запали глазницы и щеки.
— Теперь, если я вам скажу, что это я помог всем этим растениям адаптироваться и местным условиям, вы меньше удивитесь?
— С помощью вирусов?
— Именно.
— Профессор, — мягко начал я, — может быть, я еще молод. Однако мне и то известно, что наше время — это не эпоха изобретателей-одиночек. Неужели ваше открытие лежало на самой поверхности и было упущено тысячами других исследователей?
Квастму повернулся ко мне, и глаза его дико блеснули. Но лицо было в тени, и выражения его я не понял.
— Почему же на поверхности? — почти ласково сказал он. — Вы отказываете мне в сообразительности. А ведь я гениален!
Я так и замер с открытым ртом. Мне не впервые встречался ученый, заносчиво уверенный в собственной исключительности. Но гениальность — это свято! Не должен человек сам себя награждать таким титулом…
— Вы, кажется, удивлены?
Я молчал.
— Не удивляйтесь. Я действительно гениален. Всерьез и по-настоящему!
«Пожалуй, он не совсем в себе, — думал я, — и это объясняет во многом историю с документами и сумкой. Да как же я это сразу не заметил! Может, его одного держат специально в этом доме с решетками на окнах, а из ближайшей клиники уже спешит карета «Скорой помощи» с дюжими санитарами наготове?»
Квастму глядел на меня и ждал, что я скажу.
— Вы молчите?
— Я думаю, — сказал я, чтобы оттянуть время и сосредоточиться.
— О чем?
— Ну-у, может ли человек-одиночка, даже, допустим, гениальных способностей, сделать такое открытие?
— А я не в одиночку, — как-то развязно, почти нахально бросил Квастму.
— Ах да, ведь вы же всего десять лет в «Спасателе».
— Именно. А до того я был одним из ведущих исследователей института… Впрочем, что за разница, какого именно института. Гениальность не в этом, она в другом.
— Так вы, работая с большим коллективом, используя труд десятков, если не сотен людей, делаете открытие и уезжаете в глушь, чтобы, вырастив этот экосад, сделать себе имя?
— Чушь. Мне наплевать на славу!
— Но почему же тогда…
— Потому. — резко перебил он меня, — что самое гениальное было впереди. Это гениальное заключалось не в открытии, а в использовании, — с нажимом повторил он.
— Погодите, я уже не понимаю. Давайте
— Вы давеча перед нашим импровизированным ужином заметили, — сказал Квастму каким-то полупрезрительным тоном, — что вирусы, возможно, должны быть подвержены мутациям. Так вот: вы были совершенно правы. Теперь слушайте. До последнего времени считалось, что мутации вирусов — явление случайное. Но мне удалось показать, что они способны носить закономерный характер и подчиняются тем же законам, которые определяют ход всепланетной эволюции. Ухватываете мою мысль? Ну давайте! Из этого следует, что сам ход эволюции на нашей планете всегда был в долгу у вирусов. Да, у этих крохотных полуживых частичек. Это благодаря им все на свете постепенно отращивало лапы вместо плавников, адаптируясь к новым условиям на суше, это они помогли появиться племени пресмыкающихся, а потом истребили их, освободив жизненную трассу для млекопитающих. Это они варьировали внешними и внутренними признаками всего живого, пока наконец не довели его до того состояния, которое мы привыкли понимать как «разумное» или «самосознающее».
Он замолчал, а перед моими глазами проплывали словно бы картины мультфильма, где микроскопические существа исподволь вершили судьбы целых поколений гигантских тварей земных.
Снаружи начало темнеть.
— А с экосадом все просто. Когда растение чувствовало, что в этих условиях ему конец и уже готовилось к переходу в лучший мир, я подсовывал ему вирус, способный перестроить некоторые из его органов специфическим образом, позволяющим ему выжить. Как правило, растения этими вирусами пользовались, — закончил он усталым тоном. — Давайте, что ли, телевизор посмотрим?
Я закусил губу, укладывая в голове услышанное и пытаясь на слух определить, не остановился ли диктофон. Подобные записи, как правило, восстановить невозможно
Квастму опять уселся в кресло чуть впереди. Он бессознательно стремился создать некоторую дистанцию до себя Телевизор светился немо.
— Если вас угнетает тишина, я включу музыку.
Профессор поднялся и прошел вперед. Потом вернулся, и, когда он садился в кресло, зазвучала музыка.
— Это Бах, — сказал Квастму новым, задумчивым тоном. — Вы знаете этого композитора?
— Да.
— Любопытный факт. Бах был уверен, что у него есть, определенная миссия и он должен ее осуществить.
— Какая же? — заинтригованно спросил я.
— Он считал, что пришел на землю, чтобы языком музыки рассказать людям о природе, в которой они живут, о ее сложных и тонких взаимосвязях, о всеобщем резонансе и гармонии. Именно поэтому его полифония до наших дней остается во многом загадкой. А натворил он немало: не давая себе отдыха, трудился до последних дней жизни и умер в шестьдесят пять лет.
— Да?
— При жизни прославился только искусством исполнения. Его же собственные произведения считались чересчур заумными и математичными… Время все поставило на свои места.
Первые строгие звуки утихли, и медленное вступление сорвалось быстрыми пассажами, немыслимыми переплетениями мелодических линии.
«Квастму прав, — подумал я, отвлекаясь. — Бах вполне созвучен современному мышлению».
— И все же, — начал я новую атаку, — говоря о гениальности, вы подразумевали нечто другое, чем простая адаптация растений, пусть даже такая удивительная?