Искатель. 1988. Выпуск №2
Шрифт:
— Экая дрянь! Но шашлык из косули — вкусно, приходилось пробовать… Ну вот, теперь вы остановились, вы против шашлыка из косули?
— Я против того, чтобы проходить мимо дома. И остановилась, потому что пришли, — Елена Андреевна заглянула в подворотню. — Только, знаете, проводите чуть дальше, у нас двор жутковатый.
Старый двор и впрямь казался недобрым в эту пору, у подъезда Русанова вздохнула с облегчением.
— Спасибо, что проводили.
— Подождите, — Мальцев взял её руки в свои. — Ведь мы ушли с изысканного ужина как раз перед кофе с мороженым…
— Вот это да! — сказала она, и в лице было одно любопытство. — Самое удивительное, что нет желания возмутиться. Вы всегда так напористы?
— Всегда, — сокрушённо признал Мальцев. — И действительно, душа просит хорошего кофе, а я знаю, что вас никто не ждёт.
— Всё-то вы знаете, — нахмурилась Русанова, высвободив руки. — Я видела, как вы беседовали с Воронцовым, и поняла, что речь шла обо мне… Он-то очень прост в обращении с женщинами, а о вас я думала иначе.
— Значит, всё-таки думали… Это хорошо. Чем же провинился Воронцов?
— Ничем особенным. Мужчина как мужчина: пригласил на прогулку на своём катере, потом других гостей высадил и был очень предприимчив… По-моему, с тех пор сердится на меня, — она снова вздохнула. — И вы ещё обидитесь, что прогоню… Идёмте, напою вас кофе, пусть и ни к чему это к кочи.
На второй этаж поднялись молча, Елена Андреевна повозилась с ключом, отворила дверь.
— Проходите и не судите, гостей не ждали.
Мальцев шагнул в освещённый коридор, а из комнаты вышел мальчик лет десяти.
— Вот хорошо! — сказал, окинув гостя взглядом с материнским прищуром. — Я сколько раз в окно смотрел, всё нету и нету… А тебя проводили.
— А меня проводили… Уже поздно, но ты здоровайся и веди человека к себе, я на кухне разберусь.
— Здравствуйте. Я Дима Русанов, прошу сюда.
— Виктор Сергеевич, вечер добрый.
Озадаченный Мальцев последовал за ним в небольшую комнату. Письменный стол освещала настольная лампа, на шахматной доске застыли фигуры. Он подошёл, заглянул в запись ходов, лежавшую рядом.
— А почему конь на це-шесть не сыграл? Хотя да — тогда ладья выходит на седьмую с угрозой. И потом третьим ходом можно выиграть качество. Понял.
— Вы мастер? — с уважением посмотрел на него мальчик.
— Нет, я дилетант. Но с большим стажем.
На кухне Елена Андреевна зажгла газ, поставила чайник. Достав из шкафчика кофемолку, засыпала зёрна, но не включила её. Застыла в задумчивости, держа её в руках, и рассеянно улыбалась чему-то.
Воронцов с презрением относился ко всем, кто выказывал хотя бы маломальское подобострастие перед иностранцами, называл таковых «обшарашками», и уличённый в этакой слабости интересовал его с той поры только как мишень для злых насмешек. Но кодекс джентльменства чтил, хотя не без своеобразных отклонений. Во всяком случае, всегда выглядел безупречно, прилагая к тому немало стараний.
И в утро после пирушки у поляков встал, как обычно, рано, и гимнастику проделал полностью, а после долго отмокал под душем.
Одевшись,
— Тебя когда ждут, сокровище? — спросил он, разглядывая прихваченные с собой галстуки.
— В двенадцать, — не открывая глаз, ответила Вика. — Разве нельзя собираться потише? Голова разламывается.
— А ты пей больше… Смотришь в телевизоре про алкоголиков? Очень поучительно.
— Ты мастер поучать, — она открыла глаза, и в них была открытая неприязнь. — Поучал Татьяну, потом наставлял Элку, образовал, как мог, меня и теперь, кажется, заскучал… Ну сунься опять к этой скромнице, к Русановой, давно вокруг кружишь! Хотя к ней твой новый приятель неровно дышит: весь вечер глаза пялил. И что там нашёл!
— Да уж нашёл, по-видимому, — Сергей Александрович остановил свой выбор на одном из галстуков и, застегнув рубашку, ловко повязал его. — Ты хороша, спору нет… Но если судить строго и здраво, то представляешь из себя не более чем роскошную куклу. А она — женщина. Большая разница, заметь… За тобой заехать?
— А пошёл ты… — Вика села и взяла с тумбочки у кровати сигареты. — Что же ты шьёшься со мной? Обещал, чего ни обрисовывал про роскошную жизнь, пока обхаживал… А я проживу и без тебя!
— Вряд ли, ума не хватит, — он тоже достал и размял сигарету, но раздумал курить натощак. — Всё, что я обещал, — сделано. Ты одета и обута на зависть многим трудящимся, имеешь работу, о которой мечтала, и свою зарплату, как мне известно, откладываешь на книжку… На большее я не рассчитан, по-видимому, характером слаб. А воровать в наше время опасно, милочка: год воруешь — десять кукуешь! Что касается нашего брака, то позиция моих предков тебе известна. По ряду веских причин приходится с ней считаться. И запомни…
Накрытый подушкой телефон на полу заверещал жалобно и глухо. Воронцов присел, послушал, решая, брать или не брать трубку, но тихие трели продолжались, и подушка была отброшена.
— Говорите. Ну я, я, разумеется. Что у тебя голосок вибрирует? И на службу заявился до времени. А-а-а… Понятно. Кого — всех? Это, брат, не всех, а ответственных! Ясненько, сейчас выезжаю… Я сказал — сейчас. Положи под язык валидол и жди.
Повесив трубку, понаблюдал мрачно за курившей Викой, усмехнулся.
— Самохин бурлит: снова милиция нагрянула, затеяли очередной опрос… Чует кошка неладное, где-то, что-то и как-то он напортачил в сём дельце, по-видимому.
— И пусть бы его прижали, активиста противного! — злорадно пожелала Вика. — Терпеть таких не могу.
— Так ведь и он тебя, вполне заслуженно причём… Яришься, что характеристику на поездку не подписал? Правильно сделал; пусти такую Дуньку в Европу, после стыда не оберёшься… И каков бы ни был — он мой товарищ, значит, помогу, чем смогу.
— Ох, на здоровье, только отваливай скорее! Да, — вспомнив, она подалась вперёд агрессивно. — Ты хотел что-то напомнить… Не забыл — что?
— Как можно! Я хотел напомнить, что тебе сегодня надо выглядеть обворожительно. Салют!