Искатель. 1988. Выпуск №2
Шрифт:
— Не грози-ит, скажете-е! А он Нинке такой мордоворот устроил, когда она с военным танцевать пошла-а… Пять дней на работу показаться не могла.
— А вот и Нинка, — удовлетворённо кивнул Таганцев. — Это кто такая и где они танцами занимались?
— Так в ресторане, где же? В «Баку-у»… Только это давно было, Нинка три года как за лётчика замуж вышла, в Орске живёт… А он на прошлой неделе объявился и ко мне напросился, — рассказывая, блондинка всхлипывала реже. — Всё денег ждал, откуда с работы приехал, каждый день уходил… А тут говорит: знаешь, я зверюшек
— Откуда он приехал, говорите? Да успокойтесь вы!
— С этими… с нефтяниками на Севере работал. Там, рассказывал, этих соболей дополна, они их с собаками ловили. Да куда вы? Здесь перерыто всё, ремонтируют… Направо надо.
— Сдай назад, Костя… Или нет — объезжай тротуаром, живенько! — Таганцев озабоченно взглянул на часы и снова обернулся к женщине. — Этаж у вас какой?
— Второй… Только я ни в жизнь с вами не пойду, режьте, мучайте, а не пойду! Убивайте!
— Перестаньте кричать, тогда не будем резать… Этот двор? Окна куда выходят?
— Это-от… И окна сюда.
— Стоп! Калинников, останешься с ней. Сагарадзе, пошли! Сзади остановилась ещё одна машина, из неё выскочили трое, тоже спешили к подъезду. Но вошли в подъезд именно они и Таганцев, а Сагарадзе остался на улице.
Женщина в машине опять всхлипнула, тихонько заскулила в платок.
— Тише, не терзайтесь, гражданочка, — сказал шофёр, напряжённо вглядываясь через стекло в синеву сумерек, сгустившихся в колодце двора. — Слёзы жизни не в помощь.
Стоявший под стеной Сагарадзе услышал, как наверху стукнули рамы, и почти в тот же миг на земле оказалась человеческая фигура. Человек трудно разгибался после прыжка…
А от въездной арки вспыхнули фары двух машин, чётко высветив его.
— Стоп! — сказал успевший оказаться за спиной этого человека Сагарадзе. — Руки вверх и в дальнейшем без цирковых номеров!
— А я и не стану, — подняв руки, ответил задерживаемый и неожиданно опустился на землю. — С ногой у меня чего-то, начальники…
Подполковник Николай Афанасьевич Бутырцев, если бы его пришлось характеризовать кратко, был, что называется, «службист», то есть вменил себе в обиход и требовал от других неукоснительного выполнения уставных положений, соблюдения субординации и так далее. Однако при всём при том взял себе также за непреложное правило, занимаясь делом, работать так, словно не было пристального начальственного надзора, непрестанных подстёгиваний, напоминаний о срочности задания, а иногда и довольно суровых упрёков в медлительности. «Торопиться надо медленно!» — такое присловье стало его девизом. Но два-три раза на дню устраивал короткие оперативные совещания, и это тоже было правилом.
Заканчивая одну такую оперативку, он разглядывал лежащие перед ним на столе фотографии, на которых одно и то же лицо было снято живым в разных ракурсах и мёртвым, тоже в разных. Ещё были фотографии тела убитого и увеличенные снимки отпечатков
— Значит, Шмелёв Олег Борисович, — отложил Бутырцев одну из фотографий, — двадцать восьмого года рождения, не единожды судимый, последний раз освобождённый из колонии строгого режима месяц назад. Кличка — Шмель… Ну-ка, ещё раз справку экспертизы?
— Причиной летального исхода явился удар головой о стену складского помещения. Смерть наступила практически мгновенно, чему способствовала старая черепная травма… Произошло это по времени в пределах трёх-четырёх часов ночи, — заглянув в свой блокнот, зачитал Сенчаков.
— Спасибо. Что мы имеем по сторожу?
— Пока ничего, — мрачно констатировал Таганцев. — По показаниям соседей, Лохов в конце того дня, как обычно, ушёл на работу. С тех пор его больше не видели… Фотографии размножены и разосланы, поиски ведутся, дана заявка на полную проверку.
— Как только будет готово, полученные данные немедленно ко мне… Сейчас все свободны, в том смысле, что продолжайте работать, — оглядел сотрудников подполковник. — Распорядитесь, чтобы доставили задержанного и всё, что на него имеется. Как его фамилия?
— Томилин, — назвал, вставая, Таганцев. — Мужчина ловкий, при задержании пытался бежать.
Через полчаса напротив Бутырцева сидел человек с почти неуловимым взглядом и светлыми пятнами не то от солнечных ожогов, не то от обморожений на коже лица.
— Значит, Томилин Борис Игнатьевич, так? — утвердительно спросил подполковник.
— Так, — согласился Томилин. — Я считаю, что фамилия тоже значение имеет, гражданин начальник. Ведь сколько томиться в жизни пришлось, кошмар вспомнить! И вот опять, чистое недоразумение, а чувствую, будут большие неприятности мне — и вам лишние хлопоты.
— Нам — лишние хлопоты, вам — казённый дом, дальняя дорога и пиковый интерес, — легко поддержал разговор Бутырцев. — А что это у вас за псевдоним, Архитектор?
— За точный расчёт и капитальные соображения люди наградили, — не без самодовольства сообщил Томилин. — Планы строю, так сказать, на прочной основе… Не то как щас дома ставят: его приняли досрочно с оценкой «отлично», а он через месяц на бок хилится! Сплошной обман Госплана.
— За качество болеете душой? Это хорошо. А судимостей у вас многовато. Не находите?
— Действительно, есть грех. Как пишут в газетах — верность избранной профессии, — Томилин сокрушённо развёл руками. — Но хотел, чтобы всё было в прошлом, уверяю. Прибыл с намерением переквалифицироваться, да попутала нечистая сила!
— Ну, предварительное знакомство состоялось, так вы теперь попонятней излагайте. Где взяли шкурки, часть из которых была передана вами для продажи Зинаиде Гоголевой?
— Украл, гражданин начальник. Бродил по городу с целью трудоустройства, за-ради любопытства зашёл в Пассаж, и у солидного человека аккуратно отвернул свёрточек… Я же говорю — нечистая попутала.
— Солидный был свёрточек, с тридцатью двумя шкурками, — уточнил Бутырцев. — Может быть, сразу начнём деловой разговор, Томилин?