Искатель. 1997. Выпуск №1
Шрифт:
Права на беспокойство Егор родителям давать не желал. Будет еще хуже, если они переполошатся. Тогда, стоит ему войти в дом, к негодованию хлебному и магнитофонному присоединится негодование за опоздание. Это будет третий, самый непростительный из грехов: «Ты нас всех заставил волноваться!»
И тогда Егору стало так жалко себя, что он решил домой не возвращаться. Никогда. Лучше он останется здесь или будет бродить по улицам. А потом пойдет на вокзал, сядет на электричку и доедет до Калуги. Он как-то слышал, что
Но исчезнуть — значит загубить праздник родителям и гостям. Если всю ночь будут обзванивать морги и гонять по больницам, он потеряет право на жалость. Надо получить отсрочку. Егор отыскал в кармане жетон и вышел на проспект к автомату.
К счастью, Серега сам подошел к телефону.
— Серега, это я, Егор. У меня к тебе просьба.
— Ты из дома? Перезвони мне через три минуты. В дверь звонят. Гости пришли.
— Открой им и возвращайся. Я не из дома. Я из автомата.
— Беда какая-то?
— Скорей!
Мимо автомата быстро шагали Семиреченские. Когда-то они были тетей Ниной и дядей Борей. Теперь превратились в Нину и Борю — стирается разница в возрасте. Одно дело, когда им по двадцать три, а тебе — три. Другое, когда тебе шестнадцать, а им и сорока нет.
В телефонной трубке попискивали отдельные голоса. Возбужденные и веселые. Видно, гости объясняли Сергею, почему они припозднились. Сергея не было очень долго. Егор в сердцах чуть не бросил трубку.
— Я слушаю, — сказал Сергей.
— Позвони моим и скажи, что я буду встречать Новый год у тебя.
— Ты с ума сошел! У меня же тарелок не хватит.
— Не бойся, я к тебе не приду. Мне нужно только, чтобы они не волновались.
— Не валяй дурака. Они тут же потребуют тебя к телефону, чтобы ты сам все объяснил. А откуда я тебя возьму?
— Ну, тогда скажи, что я только что от тебя вышел. Поехал домой.
— От меня к тебе почти час ехать. Все пропустишь. Ты что, хочешь Новый год на улице встретить?
В голосе Сергея звучала тревога. Он такой же, как все. Он не может отказаться от общего веселья.
— Позвони, пожалуйста, чтобы им Новый год не сорвать.
— Вот сам и позвони. Не буду врать.
— Я не могу, у меня больше жетона нет.
— Что? Сорвалось? С магнитофоном.
— Сорвалось.
— Ну, вот видишь! Я же предлагал поехать вместе.
— Пустой номер. Его без гранатомета не проймешь.
— Послушай, иди домой. Под Новый год все добрые. Бить же не будут!
— Меня никто никогда пальцем не тронул.
— Вот видишь.
В трубке послышалась возня, словно туда залез большой жук, потом девичий голос закричал:
— А это кто? Кто говорит? Приходи к нам, незнакомец.
— Я незнакомка, — ответил Егор и повесил трубку.
Окна отсюда не видны, надо вернуться во двор. Но зачем? Затея с Калугой и Сочи была мальчишеством, тебя снимут с поезда милиционеры и как малолетнего хулигана вернут папе с мамой.
Может, и в самом деле возвратиться, надеясь на то, что Новый год склоняет людей к доброте? Склоняет, но только до третьего тоста. А потом начнется! И все это оттого, что родители Егора не любят. И давно уже не любят. Наигрались, а теперь не ведают, как избавиться. Помнишь, как в ноябре отец сказал: «Жалею, что не отдал тебя в Суворовское училище!» Если Егора не станет, им только легче — отец давно мечтает о кабинете. Теперь займет его комнату. И с чего Егор решил, что они кинутся искать по моргам? Они выполнят свой долг, не найдут и будут жить в ореоле мучеников. «Знаете, они потеряли сына! Пропал без вести! Несчастные родители! Правда, мальчик был трудный…»
Стало холодно. Под утро, наверное, ударит мороз. Так что ночевка в сугробе нас не устраивает.
И тут Егор вспомнил — есть место, куда ребята бегают покурить, а те, кто повзрослее, — целоваться.
Площадка перед чердаком! Вряд ли кому придет в голову забираться туда в новогоднюю ночь.
Егор перебежал через газон, заваленный слежавшимся снегом, переждал за машинами, пока в подъезд вваливалась целая семья, причем папаша тащил длинную худосочную елку. Что они, ее ночью наряжать будут?.. Ну вот, вроде путь свободен.
Егор вошел в подъезд. Лифт долго возвращался сверху. Егору все казалось, что сейчас за спиной стукнет дверь подъезда и кто-нибудь из гостей или соседей спросит: «А ты что здесь делаешь?»
Наконец двери лифта разъехались. Егор шагнул внутрь, и рука, не подчиняясь мозгу, нажала на кнопку пятого этажа.
Только доехав, Егор спохватился, что ему надо выше.
На девятом, последнем, этаже Егор вышел из лифта. Четыре квартиры и ажурная железная лестница наверх к чердаку.
Егор задержался у лифта, стараясь среди торопливых — ведь последние минуты — звуков угадать те, что доносились с пятого этажа. Да что услышишь, если дверь в квартиру закрыта!
Егор не пошел на чердачную площадку, а начал спускаться по лестнице — как во сне. Не хотел, а спускался. Восьмой этаж, седьмой… этажом ниже остановился лифт, застучали шаги, звонок в дверь — нервный, отрывистый, — и следом раздался взрыв голосов:
— Успели! Какое счастье! Что случилось? А мы уж думали…
Они-то успели. Теперь вместе со всеми поедут на поезде «Новый год». Кому-то это кажется счастьем…
Егор подождал, пока дверь захлопнется и отрежет звуки. Затем пошел дальше. Нет, он не собирался к себе — только дойдет до двери, а там… Егором овладела тупость.