Искатель. 1997. Выпуск №5
Шрифт:
— Иди ты! Иди ты! Иди ты!!!
Несмотря на экстраординарность обстановки, не теряю настройки на его пси-волну. Доминанта — болевой шок, сквозь который явственно пробивается вектор, направленный на меня. Он пытается меня спасти! Почему?
— Иди!!! — Но я чувствую, что мои слова уже не воспринимаются. Где же инстинкт самосохранения, соответствующий уровню развития?
— Уy-yy!.. — несется прерывистый вой. Нарушение речи.
Почему он не бросает меня и не спасается?
Придется мне помочь ему покинуть высокотемпературную зону, а это — опасность быть опознанным. Кынуиты, чьи голоса уже доносятся снаружи, заметят
Впереди грохот. Разбивают дверь. Срочно включить аварийную систему невидимости — только подействует ли она на расплавившийся слой? Подействовала. Отпускаю тело в тлеющей одежде — ему я уже ничем помочь не могу, — взмываю вверх и прижимаюсь к потолку. Дверь падает. Врываются кынуиты в коробчатых (вероятно, защитных) одеждах. Буквально вышвыривают «хозяина» на лестничную площадку. Что-то с натужным звуком разбивается. Звон. Шум мощной водяной струи. Пора выбираться отсюда. Что бы здесь дальше ни происходило, меня это больше не интересует.
Клубы дыма вперемешку с горячим паром. Даже если бы я и не включил генератор искривления световых лучей, обеспечивающий мою невидимость, я смог бы сейчас беспрепятственно выбраться отсюда под прикрытием этой дымовой завесы. Перевожу левитр на горизонтальное движение и осторожно, едва касаясь потолка, выплываю на лестницу. Здесь светлее — дым вытягивает через распахнутый четырехугольный проем. Превосходно, отсюда прямой путь — на мой кораблик, и домой! Домой…
Вместо этого я поднимаюсь на несколько ступенек и застываю, прижавшись к заколоченной досками дверце. Я улечу домой, представлю Совету все свои наблюдения, предположения, заключения. А за моей спиной останется другой дом — горящий дом маленького кынуита, который мог бросить меня и бежать, а вместо этого остался, чтобы с редкостным и бесполезным упорством спасать совершенно незнакомое, случайно встреченное существо, об истинной природе которого ему не дано было знать. Ты должен судить нас так, как если бы ты сам был человеком».
Но ведь и с точки зрения так называемого человека это поведение просто абсурдно!
И вот теперь он лежит на лестничной площадке, покрытый сплошной черной коркой, и я не могу вспомнить, какое же у него прежде было лицо. Двое в белом, издавая какие-то бессмысленные восклицания, бегут снизу, наклоняются над лежащим и начинают производить непонятные манипуляции, но разом останавливаются.
— Готов алкашонок, — говорит один.
— Оформим в машине. — Машет рукой второй, и оба бросаются вниз, издавая перхающие звуки.
Из горящего помещения выскакивает кто-то, покрытый гаревым налетом.
— Труповозка за вами! — кричит он, перегибаясь через металлическое ограждение лестницы.
— Будь спок! — доносится снизу. — Обеспечим.
Он кивает, исчезает в дыму и через некоторое время появляется снова с каким-то полотнищем в руках. Укрывает им моего
Я автоматически фиксирую услышанное: «Готов — алкашонок — оформим — в машине — труповозка…» Звукоряд, как всегда, ни в коей мере не коррелировал с цепочкой мысленных образов. Все трое кынуитов думали о конкретных особях женского пола.
Ощущение утонченного наслаждения, воспитанное дедом, которое я получал при анализе психоаудиовизуального контакта с аборигенами, оказывается, необъяснимо и безвозвратно улетучилось. Пропало желание строить изящные логические цепочки альтернативных конструкций, докапываясь до истинного смысла всех зафиксированных слов. Все это я проделывал здесь десятки раз и, наверное, столько же раз ошибался. Последнее меня смущает менее всего — после того как я понял, что и послан-то был сюда для того, чтобы бессчетное число раз ошибиться.
Но сейчас я стою перед фактом, который ужасающе однозначен и не требует никаких интерпретаций. Факт этот заключается в том, что мертвый кынуит мог спастись, но предпочел сгореть заживо, спасая меня.
И вот теперь мне нужно улетать. Я должен улететь. Я не имею права не улететь.
Но вместо этого я стою над телом маленького кынуита, которого по очередной своей ошибке назвал «хозяином», что, по уточненным данным, значит владелец, господин, повелитель, обладатель, собственник — а ведь это существо было едва ли не последним в ряду себе подобных; он был нищ и достатком, и умом — и все-таки, и все-таки… Не колеблясь ни секунды, он поделился со мной единственным, чем владел в полной мере — собственной жизнью.
И я не знал, какие слова найти для того, чтобы убедить мой высоким Совет в истине, которая вошла в меня, как огонь в этот убогий дом: да, кынуиты невежественны, агрессивны, нелогичны, они размножаются бездумно, подобно низшим животным, они поклоняются своим жрецам, но не верят в пришельцев из других звездных систем… И все-таки они равны нам.
Выходит, я был прав, когда оказался один против всех; но что же мне теперь делать, чтобы убедить их?..»
Из рапорта сержанта Худякова Ф.Я.: «Неотлучно находясь в парадной номер при дома шестнадцать по Сорокалетия Комсомола до прибытия спецтранспорта путем проверки было установлено что двери квартир номер три и пять кроме потерпевшей на пожаре наглухо заколочены, а также окна первого и второго этажа включая чердак. Окно третьего этажа открыто путем вентиляции, но проникновение туда и обратно в окно исключается вследствие присутствия меня и отсутствия следов.
Прибывший в 23 часа 11 минут спецтранспорт наличия трупа пострадавшего не обнаружил.
Собака работать отказалась»
Совет Звездного Каталога, собравшийся в полном составе, ждал терпеливо и снисходительно: как-никак новички (явление, уже само по себе редкостное) не так уж часто возвращались из своей первой экспедиции. А этот, к тому же, был еще и строптивцем. Это ему простили, предоставив все мыслимые возможности убедиться в собственной неправоте. Конечно, в этом полете он должен был наделать уйму ошибок, но и они были благосклонно прощены авансом. Здесь ценились не ум и инициатива, а принадлежность к династии членов Совета.