Искатель. 2004. Выпуск №10
Шрифт:
Мы выпили-таки за здоровье. А кто, собственно, не здоров? Я куплю ботинки без шнурков. Амалия Карловна пышела здоровьем, как свежесорванный персик. Впалость щек и очерченность губ само собой, но цвет кожи… Золотистый! А взгляд? Глаза, там, за склеенными ресничками, улыбались мне - конечно, вместе с губами - как старому другу.
– А кофе?
– вспомнил я.
– Что мы сидим на кухне, как бедные родственники? Переместимся.
– Вместе с кофе, - уточнил я.
Мы переместились и с кофе, и с бутылкой, по-моему,
Карловна ушла подогревать кофе. Я сидел на диване… Нет, не на диване, а на каком-то мягком ковчеге; тогда уж не на ковчеге, а в ковчеге. И оглядывал комнату. На стенах плетеные корзинки и разнообразные светильники. По полу разбросаны маленькие розовые коврики.
Хозяйка принесла кофе и объяснила:
– Я придерживаюсь японского стиля.
– В смысле… риса?
– Прямолинейность, определенность и повторяемость недопустимы.
– Однако, с водочкой мы повторялись, - заметил я.
Карловна пододвинула маленький столик, объяснив, из чего он:
– Из бразильского джакаранда.
– Неужели?
– удивился я, что в Бразилии растет джакаранд, если только это дерево.
– А вон те стулья обиты акульей кожей.
Интереса к ним я не проявил, потому что акульих зубов не увидел. Меня потянуло на кофе. По вкусовым качествам оно показалось ниже водки: если та пахла сосновой почкой, то кофе отдавало просто бочкой, огуречной. Но жажда заставила выпить следующую чашку. Я бы и третью выпил, если бы не чудо…
Халатик-то, цельносшитый, полураспахнулся. Под ним оказались ножки, две, желтые и сдобные, будто только что испеченные. Я не удивился, потому что в моде вседозволенность.
– Сережа, хочешь поцеловать?
– Тебя?
– Нет, мои колени.
– Зачем?
– Они пахнут киви…
Что-то случилось. Ко всем частям моего тела прилил жар, смешанный с зудом. Я понял, что умру, если не поцелую киви… Все обилие ламп меркло долго и медленно. Киви…
25
Глаза открылись после приложенного усилия. Что, где?.. Сперва надо определиться в пространстве. На стенах вязаные корзиночки, потухшие лампы… Пространство знакомо. А время? За окнами светло, за окнами ярко… Я глянул на свои наручные часы - девять утра. Значит, проспал вечер и ночь…
Я поёрзал от физического дискомфорта. Обнажённый я, в смысле, голый. На мне лишь часы и нет трусов, без которых спать не привык. Кто их мог снять? Лежу на диване-ковчеге, вернее в диване-ковчеге…
Повернулся я резко, словно захотел поймать снявшего трусы. Меня тут же передернула судорога - от ног до макушки…
Рядом со мной, тоже без признаков одежды, лежала желтокожая
Я прыгнул на пол и стал одеваться быстрее солдата, поднятого по тревоге. Руки не попадали в рубашку, ноги-в брюки… Я трясся, как припадочный. Все-таки оделся…
Амалия спала. Я пробежал на кухню за портфелем и оглядел стол. Пустая бутылка из-под водки «Гостиный двор». Таблетки и пузырьки… «Берлидорм-5»… Ага, для меня, редкое снотворное, смесь нозепама с ментолом, да плюс водка… А зачем шприц? Ведь снотворное в таблетках, бросается в рюмку…
Я открыл портфель - пистолет цел. Удостоверение в кармане, очки на мне. Неужели Амалия наркоманка?
Меня опять бросило к столику с пузырьками и рецептами. Импортные… Понимаю через слово. Так, бальзам для инъекции… Предназначен для мгновенного действия… Какого действия? Повышает потенцию.. Умственную, что ли? Эрекция не исчезает несколько часов… Очевидная разгадка ползла ко мне гусеницей. Я не верил… Не нужны Амалии ни пистолеты, ни деньги… Она мне, пьяному, сделала укол. Ради эрекции на несколько часов, на ночь… Я схватил портфель, покопался в дверных запорах и выскочил на улицу, на свободный утренний воздух…
Голова не болела, хотя слегка поташнивало. Болело в промежности и в области таза. Но другая боль, не физическая, тупо стучала в грудную клетку откуда-то изнутри, от сердца.
Надо разобраться, что случилось… Я даже приостановился, чтобы, значит, разобраться. Что случилось… Да ничего особенного: невропатолог изнасиловала следователя прокуратуры.
Шел я ускоренным шагом. Куда? В никуда.
– Педик, с утра набрался, - отбросил меня парень, в которого я врезался. Видимо, меня пошатывало. Но почему педик? Ага, я не брился и не умывался. Надо в парикмахерскую…
Разбитной мастер мне сообщил:
– Вас трудно брить.
– Почему?
– Нервное подвижное лицо. У вас что-то случилось?
– Да, любовная история.
– Потеряли женщину?
– Наоборот, приобрел лишнюю.
– Эка печаль! У меня их две, и обе по делу.
– Не понял…
– Я люблю толстеньких, такую и взял в жены. А теперь в моде худые. С женой в общество не пойдешь. Для этой цели завел вторую, тонкую и костистую.
Я попросил его не жалеть одеколона - вместо умывания. И опять зашагал в никуда, подгоняемый раскаленными мыслями…
Выходило, что я интересовал Амалию только как сексуальный партнер. И она не побоялась пойти на эту акцию? А чего бояться? Я что - жаловаться стану? Кому: начальнику следственного отдела или прокурору области? Мол, докторша заманила на квартиру, напоила, уколола и всю ночь того…
Видимо, бритье с одеколоном мой лик не взбодрило, потому что какой-то встречный мужик сообщил негромко:
– Братец, унынье - это тяжкий грех.
– Что же делать?
– Выпить. Пойдем?
– Нет, спасибо.