Искатель. 2004. Выпуск №10
Шрифт:
– Что же дальше?
– спросил я насчет мистики реальной, не сочиненной.
– Медики объяснили, что голова оказалась в другом, благоприятном, температурном режиме и тления избежала.
– Чем все кончилось?
– Мы дочку перезахоронили на другое место, а жена болеет до сих пор. Вот и всё.
Где же всё? Подобные загадочные истории так просто не кончаются. Я вспомнил свою записную книжку, где были номера телефонов друзей, приятелей и знакомых. И Витьку Торфянникова, с кем вместе ходили в школу. Записная книжка, которую на дню листнешь раз десять. Цифры выведены пастой, как высечены -
Я позвонил ему. Попал на кого-то из домашних. «Здравствуйте, мне Витьку».
– «Его нет».
– «На работе?» - «Нет, не на работе».
– «Уехал?» - «Да, уехал».
– «Надолго?» - «Навсегда…»
Я понял, что Витька умер, - я только не понял, как эта смерть обесцветила его телефонный номер в моей записной книжке.
– Аркадий Степанович, ну а как же Амалия Карловна определила?.. Нет, не определила, дочка оказалась усопшей, но ведь состояние головы ясновидящая засекла?
Аркадий Степанович умолк на слишком долгое время - я кофе допил. И вглядывался в мое лицо с немым вопросом - отчего пауза. Ассоциация не совсем к месту… Вот смотришь на тихую речную воду, гладь нешелохнутая, а нет-нет да крохотная волна - не волна, микроколебания - дрогнут. Рыба на глубине прошла…
Я узрел их, микроколебания на лице Аркадия Степановича. И, не выдержав, почти крикнул:
– Что?
– Видите ли, я занимаюсь фундаментами. В земле и породах толк знаю. Могила дочери была в суглинке. После дождей он лежит плотно. А перед вскрытием меня удивила его рыхлость. Будто недавно копали.
– Какой вывод?
– Никакой, - отмахнулся он.
– Аркадий Степанович, ясновидящей платили?
– Не одну тысячу.
Вывод был у меня - могилу вскрывали и раньше. Как и могилу Висячина. Здесь убедились, что голова не пострадала, там - Висячина унесли.
28
Ни в прокуратуру, ни домой к Лиде я не заглянул. Меня несло в поселок, словно там, на свежем воздухе, могло прийти успокоение. Во второй половине дня я уже вошел в избу. Мне хотелось с кем-то поделиться и кому-то рассказать. Например, Петру. Но мы все-таки не друзья, он старше, да и стыд… Люди бы скорее поняли, если бы я изнасиловал, а когда старуха меня…
Я забыл про свое лицо.
– Что случилось?
– спросил майор.
– Начальство песочит.
Он поверил, потому что начальство следователей всегда песочило. Но рассказать о приключении мне придется: не в плане моей личности, а хотя бы проинформировать, что собой представляет Амалия Карловна. Только не сейчас.
Я сел на свое лежбище. Бессилье опустило на него, потому что меня догнала отсроченная тоска - тоска одиночества. Как правило, оно накатывает зимой: когда снег и холод. И осенью, когда дождливо и темно. Но почему летом, если солнце, деревья, цветы, птицы
Потому что не повидал Лиду…
Майор подошел тяжело и неповоротливо. Под сивыми бесцветными бровями его карие глаза мне показались хитроватыми:
– Сергей, сейчас твое настроение подниму.
– Как?
– Я подумал, что традиционно-русским способом, то есть водочкой.
– Пойдем.
– Куда?
– На речку.
– Купаться, что ли?
– Не купаться, но душ будет.
– Что за душ?
– Бодрящий.
Я поймал себя на том, что мир вижу иначе. Смотрю на него с каким-то жадным интересом. На грязного поросенка, на крикливых гусей, на занятых старух… Меж поселком и рекой лежало крохотное поле ржи: почему же я не замечал васильков? Разве это сорняки? Крохотные пятнышки неба. А вон мухомор царственно раскинул алую шляпку, как зонт… Две сороки расшумелись на все поле…
Почему мне все это интересно? Я догадался: сознание хотело забыть городскую историю, хотело вытеснить образ ясновидящей, хотело заменить его иным виденьем… Теми же васильками. Даже сороками.
Мы спустились к реке. Молчавший Петр подвел меня к отшлифованному рекой валуну, с которого двое мальчишек удили рыбу. Майор им сказал:
– Ребятки, повторите-ка для дяди в очках…
Лет по двенадцати, один черноволосый, второй рыженький. Они молчали. Наконец черненький спросил с неохотой:
– И про деда?
– И про него, - подтвердил майор.
– Дед Никифор принес деревянную чашку с тремя свечками, зажег и пустил по течению.
Поскольку я глядел на ребят непонимающе, Петр объяснил:
– Была версия, что Дериземля выпил на бережку и утонул. Дед Никифор искал его труп.
– Чашка-то со свечами при чем?
– По народному поверью, где чашка станет, там и покойник.
Да, в нашем деле мелочей нет. Но какой смысл топтаться на одном месте? Дед Никифор был приятелем Дериземли, беспокоился о нем, искал таким средневековым способом… Все это не имело значения, поскольку Дериземля найден и лежит в морге.
– Теперь ты, - велел Петр рыженькому.
– Под запанью глыбже, там и щурята берут.
– Само собой, - поддакнул майор.
– Я забросил. Крючок аж цапнуло и держит. Зря, думаю, не взял сачок. Поддеть бы…
– Цапнуло, а не водит, - поправил черноволосый.
– Да, держит глухо. Значит, зацепилось за бревно. Держусь рукой за сук - и в воду… Вижу…
– Да ты сперва заорал, - вставил его приятель.
– Заорешь! Думал, что тюлень заплыл. Гладкая спина, но в пиджаке. И руки есть. Выскочил я, и мы в поселок…
Ребята нашли тело Дериземли. Новое доказательство уже доказанного. Чтобы не огорчать майора равнодушием, я молчал и смотрел на тихо бегущую воду. Почему мы, живущие в дачных условиях, не купаемся по утрам? Не делаем зарядки? Кстати, не покупаем молока и яиц? Да и картошку не варим. Только дышим воздухом.
Я полагал, что ребячья история кончена. Но Петр их потормошил:
– А дальше?
– Рассказали тете Лии.
Увидев, что я продолжаю смотреть туповато, майор бросил:
– Это произошло за два дня до того, как она показала труп нам. Никакого ясновиденья, мальчишки ей сказали.