Искатель. 2009. Выпуск №5
Шрифт:
— Хочу котлет…
Через минуту микроволновка веселым щебетом сообщала, что мои котлеты готовы к употреблению. Или кофе. Или сок.
По вечерам мы сидели в зимнем саду у огромного экрана и потягивали безалкогольные пиво или коктейли. Люба не терпела эстрады и кино, ее влекла природа — и только в естестве. Глубинные тайны, океанские просторы, скалистые кручи…
— Господи, — вздыхала жена. — Какие масштабы! Как много работы, и как коротка жизнь… Гладышев, сделай меня бессмертной…
В постели, после близости, зарывшись по уши в
— Остановись мгновенье! Ты прекрасно!
Однажды Люба бесцеремонно, за волосы вытащила мою голову из райских кущей и строго глянула в глаза:
— Гладышев, ты любишь свою дочь?
— Всей душою.
— Хочешь, я рожу тебе сына?
— Еще бы.
— Тогда переезжай ко мне и будешь с ним возиться.
— А ты?
— А я буду работать.
— Душа моя, я на службе у Президента.
— Возьмешь отпуск на пару лет.
— Отпуск возьмет бабушка Настя.
— И прилетит сюда?
— Нет, мы с сыном в Москву.
Кукиш под нос — был ее ответ.
Я обиделся, нырнул под одеяло, раскинул ей ноги, водрузил голову на живот, а под щеку — тугое бедро.
— Гладышев, ты где?
— Твоя нижняя половина гораздо мудрее верхней.
— Ну и живи там.
Потом мы с Любой проектировали и строили плавучий остров — новое изобретение Билли. Это полимерное сооружение несло на себе не только резиденцию администрации новой фирмы с флагом ООН, но и корпуса и лаборатории Центра изучения моря — настоящий плавучий город. Обычно, подгоняемый ветрами, он дрейфовал в произвольном направлении, но если требовалось, буксировался в заданную точку. Там настиг меня мамин Уолос.
— Алекс. Тебе звонил странный тип. Сказал, что у него срочное дело касательно твоего отца. Оставил номер.
Звоню. Голос незнакомый.
— Господин Гладышев? Имею информацию о вашем отце и его близких, хотел бы превратить ее в товар.
— Что за информация?
— Вы не спрашиваете, сколько стоит, — хорошее начало. Знаю вас как человека благородного и небедного — думаю, мы поладим.
— Что с моим отцом?
— Скончался, третий день сегодня.
— Как?!
— Угарный газ. Закрыл заслонку непотухшей печи.
— Какая печь в московской квартире?
— Вы давно общались с ним? Полгода? Полгода он живет за городом, сторожит одну усадьбу.
— Мой отец сторожит чью-то усадьбу? Вы в своем уме? Послушайте, я сейчас вылетаю в Москву, и если это дурацкий розыгрыш… я вас из-под земли достану.
— Лучше позвоните, когда захотите общаться. Мое предложение в силе. В московской квартире не ищите — продана за долги. Загляните в деревню Митино, тридцать второй километр Минского шоссе.
Кладбище, оградка, скамеечка. Вся мудрость Земли в этой скамеечке.
Мы сидим на ней за оградкой и смотрим на могилу отца.
Она рядом, но там нет ни оградки, ни скамеечки — только холмик и крест. Все. Все, что осталось от моего отца, Владимира Константиновича Гладышева, несостоявшегося дипломата, забытого
Мирабель — так зовут его новую жену. Теперь уже вдову. Она молода, красива. Сравниваю ее с мамой. В маме шарм, она живая: задорная, грустная, деловитая — разная. Мирабель — иконопись. Застывшее лицо, печальные глаза. Худые запястья, худые лодыжки. Коленки, наверное, костлявые. Или я нагнетаю? Голос. Вот голос у нее ни с чем не сравним. Голос у нее низкий, как будто сорванный, прямо-таки сиплый (хотя, наверное, чересчур это я загнул; скажем: посаженный голос). Люди с таким тембром — свидетельствует мой жизненный опыт — не способны на подлость, не умеют врать, не в силах даже подшутить. Все, на что их хватает, — сказать правду и начать за нее страдать…
Мирабель рассказывала.
Неврозы начались у отца сразу же после их официального брака. До той поры он ни на что не жаловался, и ничего за ним не замечалось — в смысле, необычного. А потом несчастья и болезни посыпались, как из рога изобилия. Он потерял мужскую силу. Начались недержания. Прогрессировало общее расстройство нервной системы: он стал боязлив, подозрителен, мании следовали одна за другой. Очень боялся бывшего тестя-генерала, только о нем все разговоры. С работой расстался. В последнее время еле-еле сводили концы с концами…
«Он звонил, а я…» — с горечью подумалось.
— Квартиру продали с молотка за долги — не платили коммуналку, кредит и какую-то ссуду. Новый ее владелец предложил переехать за город, охранять усадьбу. Поселил нас в маленьком садовом домике — времянке. Тесно было. Он же и предложил устроить Костика в интернат. Тут, неподалеку.
— Когда это было?
— В тот день и было. Мы уехали втроем, а вернулись без Костика. Вернулись, а Володи уже нет… в живых. Мне кажется…
— Говорите.
— Он ревновал меня к хозяину.
— Устраивал сцены?
— Нет. Говорил, что хозяин пялится на меня и мне лучше стать его содержанкой, чем умереть с голоду в браке. Думала, он ворчит, потому что ревнует, а он готовился и искал оправдания.
— Не верится. Не похоже на отца.
— Он сильно страдал в последнее время. О вас вспоминал.
Черт! Прости, отец, если можешь.
— Какие у него отношения были с моим дедом?
— Не знаю.
— Они встречались? Генерал приезжал к вам?
— Кажется, нет.
— На прежней работе не было неприятностей — ничего не говорил?
— Нет.
— Каков диагноз?
— Отравление угарным газом.
— Вскрытие делали?
— Здесь? В глуши? Да и зачем?
— Мирабель, я позабочусь о вас с Костиком, вы ни в чем не будете нуждаться, только… Только одна просьба: я хочу все знать о смерти отца. Вы все мне рассказали?
— Да.
— Что есть по его болезни? Медицинская карта? История болезни?