Искатель. 2014. Выпуск №4
Шрифт:
— Ну, теперь уж нам и аморалка обеспечена! — совсем не огорчилась Людмила Ивановна и вновь поцеловала.
— Комлев! — раздался из приемной голос машинистки. — Звонили из райкома партии. К двум часам ты должен быть у первого! У Штапина!
— Ни фига себе… — стеклянным голосом произнес Афанасий и спросил (теперь через дверь):
— Тонька, а зачем?
— Не сказали.
За все время работы в комсомоле Комлев не так уж часто бывал в руководящих деловитых апартаментах, а тут вызывают прямо к первому! К нему директора заводов заходят на полусогнутых. Неясность положения выбила из колеи. Он отложил
Сидел недвижимо, не находя ответа. Задолго до двух поднялся, пригладил брюки, отряхнул пиджак и туго затянул на шее обрыдлый однотонный галстук (ему вечно твердили: «Без галстука далеко не пойдешь»). Послюнявил ладонь и зализал ею хохолок на затылке.
Вышел и стал подниматься на второй этаж. Отсчитал двадцать четыре ступеньки, свернул в темное жерло таинственного коридора. Остановился перед распахнутой дверью приемной, где за столом в окружении разномастных телефонов сидела непомерная толстуха. Она, как робот, показала на стену перед собой. Комлев внутренне сжался. Что его ждет? Он — мелкая сошка. А сколько раз в этот кабинет входили директорами и выходили простыми инженерами, врывались прокурорами и вылетали рядовыми следователями…
Что-то коротко мяукнуло на столе секретарши, и она указала на дерматиновую дверь с табличкой своим коротким пухлым пальцем:
— Соловей Кириллович освободился.
Комлев глубоко вдохнул в себя воздух, тихо постучал в лакированную панель и, не дожидаясь ответа, потянул никелированную ручку. Там оказалась еще одна дверь. Снова постучал и открыл ее. Ничего особенного не увидел: как и во всех других начальственных кабинетах, по центру вытянулся стол, в торце которого сидел еще довольно молодой с явными блесткими пролысинами на голове мужчина. Комлев наслышан был о боксерском прошлом секретаря, беседы с которым часто кончались моральным нокаутом для многих. Сидевший подался крутым лбом вперед, и в Афанасия цепко вперились острые глаза боксера.
— Комлев? — услышал он приглушенный голос Штапина.
Афанасия, как правило, называли по имени, а тут…
— Да, я. Вызывали? — пролепетал в ответ.
— Присаживайся, комсомол, — первый рассеянным широким жестом показал на ряд стандартных стульев вдоль стены.
Комлев сел, но никак не мог успокоиться. В груди молотило, глаза цеплялись то за собственные сжатые до боли побелевшие пальцы, то за полированную гладь стола, то за инкрустированный портрет вождя на стене.
— Взбодрись! Я в твои годы и перед чемпионами не пасовал! — проговорил Штапин, роясь в бумагах. — Меня, помню, командировали выбивать металл у министра… Другие к нему, как в клетку с тигром, а я к нему безо всякого. И ничего, как видишь.
Комлев чуть успокоился.
— Я слушаю, Соловей Кириллович.
— Ну, и как дела обстоят?
Афанасий замер, не зная, что сказать. Слишком общим был вопрос. Ответил обтекаемо:
— Как всегда, напряженка…
— Это так. Где ее только нет. Время-то какое. А в чем она выражается?
— А в том, что иной раз по ошибке влезаешь совсем не туда, — произнес Комлев, думая, что все-таки приглашен по какому-нибудь щепетильному делу и лучше заранее подготовить почву.
В глазах боксера сверкнуло удовлетворение:
— Я тоже куда только не лез! Однажды так вляпался, что неделю не знал, состою
Потянул сигарету из лежащей на столе пачки «Друг» и, щелкнув перламутровой зажигалкой, окутался клубами дыма. Посмотрел сквозь него на парня и сказал:
— Мне кажется, ты выработался на своем месте, пора тебе что-то другое подыскать.
Сердце в груди Комлева опустилось. А первый опять, выдохнув дым, стряхнул пепел в бугристый раструб черноморского рапана (подарок греческих гостей) и, прищурившись на собеседника, процедил:
— Насколько мне известно, ты заканчиваешь юрфак?
— Да, в следующем году.
— Ну вот, у тебя прямая дорога в милицию. Кому, как не тебе…
«Но почему?!» — чуть не вырвалось у Комлева.
Как многие, он ощущал некоторую неприязнь к милицейским будням, ему казалось, что со временем все это должно отмереть (как учили, вместе с государством).
Первый продолжал твердо держать вызванного на прицеле двух своих свинцовых глаз.
— В милиции наряду с напряженкой есть и свои проколы… — Штапин постучал по бумагам на столе.
— Вот, Пинчуков, исключен и уволен. Вакансия. А ты человек принципиальный. Можем рекомендовать тебя на должность заместителя начальника медицинского вытрезвителя.
Комлев съежился и уже не мог распрямиться. Первый насмешливо сощурился:
— Я понимаю. Это ответственный шаг. Поэтому даю тебе время поразмыслить и завтра жду ответ. Все, молодой человек.
— Хорошо, — пролепетал Комлев и, споткнувшись о ковер, попятился на слабых, безвольных ногах.
Спустился на первый этаж и, не заходя к себе, пошел на улицу. В голове стучало, вокруг сердца ныло. В вытрезвиловку! Пять лет инструкторской работы, и — на тебе! В «трезвяк»! Земля из под ног ушла. Ведь не было в его роду ни пьяниц, ни дебоширов, и учится он на юрфаке, чтобы легко продвигаться по любой из самых уважаемых служебных лестниц, все статьи к тому, чтобы потом со стороны завидовали ему и кланялись: Здравствуйте, Афанасий Герасимович! И вот тебе…
Ослушаться нельзя. И не в такие тартарары загудишь. Другого мало-мальски приличного все равно не предложат. А если и сам найдешь подходящую должностенку, такие рогатульки выставят: «Куда прешь, сосунок!» Конечно, первый назвал эту перспективу престижной. Но сам-то он в мягком кресле сидит. Того и гляди вверх потянут. А ты катай свои шары по вытрезвителю, как жук навозный. Его даже передернуло от мысли, что отныне жить придется среди наипоследних алкашей.
Утром Комлеву (глаза у него были воспаленные: спал плохо, тревожно) совсем не хотелось заходить к первому. А что поделаешь? Надо решать. Решать? Да за него все уже определено. Это и называется выдвижение под зад коленом. И попробуй, откажись. Не обращая никакого внимания на секретаршу за телефонным ее пьедесталом, он втиснулся в кабинет:
— Здравствуйте!
Какой-то второй голос добавил: «Вот попался бы ты мне в подпитии. Лучшую койку бы вытрезвителя организовал. Проходите, товарищ секретарь! Устраивайтесь!»
Свинцовые глаза первого прошили вошедшего:
— А, это ты! Ну, как?
— Постараюсь доверие оправдать.
— Вот это мужской разговор! — протянул короткопалую руку. — И запомни: нам сейчас амуры не время разводить, мы светлое будущее строим!
«Так и есть, — утвердился в своем мнении Комлев и выдернул руку. — Это мне за Людмилу Ивановну».