Искатель. 2014. Выпуск №4

Голиков Александр Викторович

— Опять ко мне? — закричал он. — Мы же все утрясли. Что еще надо?

— Успокойтесь! Я не к вам. Мне нужен Иван Карлович.

— Этот бездельник? Так он недавно уволен за систематическое пьянство.

— Вот-вот. Мы его потому и разыскиваем. Хотим вручить почетную грамоту за столь активную борьбу с алкоголем.

— Издеваетесь?! — завизжал Владлен Иванович. — Мне вот моя больная почка не позволяет… Но вам повезло. Лишнего времени терять не будете. Вон его адрес остался, — показал на картонку, приколотую к шкафу.

Из

университета Афанасий сразу же поехал к лаборанту.

Открывшая дверь коммуналки соседка сказала:

— Катится человек по наклонной плоскости. Что ему передать?

— Я вам лучше для него телефончик оставлю. Пусть позвонит.

— А кто заходил-то?

— Приятель его давний, капитан Комлев.

Вечером Иван Карлович уже звонил домой Афанасию.

— Герасимыч! Сколько лет! Я весь — внимание.

— Примите сначала соответствующие соболезнования. С изменениями в вашей биографии, — заговорил Афанасий, раскачиваясь в кресле.

— А, ерунда! Диалектика природы, понимаете ли. Общество развивается по спирали.

— На штопор намекаете?

— А что! Еще Авиценна говорил: в малых дозах — это лекарство. Одухотворяет…

— Не слишком уважаю это ваше лечение. Но вы мне чем-то симпатичны. Есть тут у меня одно предложение к вам. Скажу пока только одно. Нужен нам от вас— Не слишком уважаю это ваше лечение. Но вы мне чем-то симпатичны. Есть тут у меня одно предложение к вам. Скажу пока только одно. Нужен нам от вас поступок человеческий. И от него многое зависит.

— Я вас понял: человек — это звучит гордо! Спасибо, что сумели оценить. Душу мою понять. Но учтите: стрелять не могу. А вот бомбу брошу.

Дальнейшее продолжение их разговора проходило в кабинете Комлева. Иван Карлович, узнав о том, что ему предстояло сделать, поначалу просто испугался. Господи! Ворошить этот муравейник на Солнечной? Нет уж, увольте! Он свои годы хотел дожить спокойно и мирно. Афанасий уже начал было сетовать на столь бездарно растраченное время, как Иван Карлович вдруг заговорил:

— А что это я ухожу в кусты, когда весь наш народ борется за свою свободу и справедливость. Мы все должны быть солидарны. И я тоже хочу применить свою жизнь по прямому назначению…

Комлев все никак не мог разобраться, что скрыто за высокопарным и витиеватым стилем собеседника. То ли перед ним шут гороховый просто ваньку валяет, то ли в этом давно опустившемся человеке проклюнулся какой-то новый чистый росток с серьезным осознанием всего происходящего.

— Иван Карлович! Я подчеркиваю еще раз. Дело это очень важное. И если у вас есть хоть какое самое малое сомнение, лучше откажитесь сразу. От этого зависит многое, и мы в райотделе рисковать не имеем права.

— Вы сейчас, уважаемый, заговорили совсем как Владлен Иванович. Есть, мол, такие люди, которые дальше водочной стопки ничего не видят. Не так-с! Молодой человек! Вы жаждете поступка? Он будет!

Афанасий

с молчаливой благодарностью пожал сморщенный стручок ладони лаборанта и с каким-то особым расположением заглянул в голубовато чистые глаза.

Уже на пороге Иван Карлович рассмеялся:

— А что, это правда, что в революцию Феликс Эдмундович своим чекистам паек воблой давал? Весьма недурно.

…На углу аптеки, прикрыв микрофонную плашку носовым платком, Комлев звонил из телефона-автомата:

— Вытрезвитель? Здесь на улице Беговой у шестнадцатого дома пьяный лежит. Забрать бы надо. А-то ведь мороз вон какой. Еще замерзнет. Кто звонит? Да пенсионер. Горякин. Подъезжайте. Я буду ждать.

Звякнул трубкой о крючок, спрятал платок. Зашел в аптеку, занимавшую половину первого этажа. У окна стоял Осушкин и смотрел сквозь витрину на улицу.

Комлев тоже увидел, как к лежавшему на скамейке Ивану Карловичу подошла бабуля и, судя по всему, стала его распекать.

— Откуда она взялась? — сказал Афанасий.

— Так даже натуральнее, — произнес Владимир Ильич.

Показалась вытрезвительская машина и остановилась напротив аптеки. Осушкин оглянулся к женщинам-фармацевтам:

— Пора. Как и договорились. Будете свидетелями. Подходите ближе.

Тем временем из кабины машины вылез Кисунев, из будки Балыков и оба тяжело и неспешно направились к скамейке. Подойдя к «бороденке», огляделись вокруг.

— Аккуратней, сынки! Аккуратней! Шапочку не забудьте! — старуха подняла со снега меховую шапку.

— Че толкешься здесь? Не кино! — Кисунев выхватил у нее головной убор и скомандовал Балыкову. — Не чешись. Помогай!

Милиционеры поволокли лаборанта.

Кисунев захлопнул дверцу будки, вскочил в кабину. Машина тронулась.

— Давай-ка запиши адрес пожилой женщины! Я подожду в переулке, — толкнул Осушкин Афанасия.

Вскоре их «Волга» догнала машину из вытрезвителя. Та виляла по узким заснеженным улочкам. Остановилась около привокзального пивбара. Сержанты скрылись в павильоне и через пару минут вывели оттуда мужчину лет пятидесяти в черной шинели железнодорожника. Тот размахивал двумя зажатыми в руках таранками. Задержанного впихнули в будку. Кисунев с рыбьими хвостами и холщовой сумкой сел в кабину.

Последняя остановка была уже у здания вытрезвителя.

Осушкин и Комлев видели, как Ивана Карловича и железнодорожника провели за дверь с решетчатым окошечком.

— Как там твой философ, ничего не отчебучит? — спросил Владимир Ильич.

— Он человек непредсказуемый, но я просил его, чтобы держался.

Минут через десять на ступеньках вытрезвителя вновь появились сержанты. Закурили.

— С прохладцей работают, — сказал Осушкин, слегка приподнимаясь.

Их «Волга» стояла за длинным частым заборчиком. По двору сновали люди.