Искатели сбитых самолетов
Шрифт:
Будет что порассказать потом внукам, когда попадут домой, думали чехи, наблюдая всю эту историю и слушая болтовню по этому поводу разноплеменной прислуги. И считали, что это их не касается.
Но вдруг юный наследник фон Бутенопа стал проявлять к чехам интерес. То забежит посмотреть, как тесто месят. То заглянет, как хлебы сажают. То просит свежевыпеченной корочкой угостить. И сам угощает то сигарами, то трубочным табаком из запасов своего названного фатера.
Подозрительно.
Чехи все больше настораживались.
А мальчишка стал вдруг заговаривать
Однажды в неурочную пору, на раннем рассвете, когда хлеб еще не испекся, этот хитрец стал вдруг просить пекарей одолжить ему хлеба, да не одну буханку, а целую выпечку! Тут, слова не говоря, один чех дал ему пощечину, а другой пинка. Пусть жалуется тому, кто его послал честность чехов проверять!
Мальчишка, однако, никому не пожаловался. И как ни в чем не бывало снова за свое. Является и уговаривает — чехи должны помочь своим братьям русским… А сам-то он фольксдойч!
Ну и снова его честные чехи выставили за дверь. В следующий раз явился в окно. И снова начинает просить хлеба для каких-то детей, будто спрятавшихся от немцев в лесу.
Чехам не верится, но уже любопытно, что это за мальчишка такой?
— Это не барчук, — произнес, наконец, один пекарь, не вынимая трубки изо рта.
— Нет, барчук бы такого не вынес.
И однажды одолжили парню одну буханку. И попросили свою землячку горничную Любушу проследить, что будет делать с черным хлебом этот Бутенопик, заевшийся бубликами.
Хитрая Любуша проследила. Мальчишка темной ночью, прокравшись в овраг, встретил там русского старика, спасенного им от виселицы, и, плача, жаловался ему на жестокость чехов, которые бьют его как Сидорову козу да еще жаловаться велят тому, кто его подсылает. А старик утешал его, говорил, что чехи люди аккуратные, у них семь раз примерь, потом отрежь и тут уж ничего не поделаешь, надо терпеть, но свою линию держать до победы.
— Ничем их не проймешь, — пожаловался старику мальчишка. — Фашистские прихвостни — чуть что, выбрасывают руку вперед и — «хайль Гитлер!».
Чехи молча переглянулись, когда им все это рассказала Любуша.
А в следующий раз, когда мальчишка снова явился, то пекари, приветствуя его по-фашистски, вдруг немного сжали выброшенные вперед ладони, просунув между указательным и средним пальцами большой.
Мальчишка заметил это и повторил жест в точности.
— Сообразительный, — сказал один пекарь, пыхнув клубом дыма из трубки.
— Пожалуй, не простак. С таким дело иметь можно.
Вот и все. И впервые не надавали ему пинков и затрещин.
Операция «Сено», или охота за детьми
В секретных планах гитлеровцев, скрытых под разными пышными наименованиями, вроде плана «Морской лев», «Барбаросса», «Мрак и туман», одна операция называлась мягким словом «Сено». Под этим кодом крылся подлый план похищения и вывозки в Германию советских детей.
Гитлеровцы собирались воевать долго, и им требовалось
Такая участь готовилась и ребятам, спасавшимся на заброшенном хуторе. В фашистскую комендатуру явился некто Митрофан Царев, бывший владелец этого хутора (тот самый кучер), и заявил, что он готов указать туда дорогу и содействовать поимке детей.
За услугу он просил дать ему на разведение пару коров, отнятых у колхозников, пару лошадей и признать его права на прежнее владенье, отнятое большевиками во время коллективизации.
Предатель был уже известен гитлеровцам, он выдал советских командиров и комиссаров, спрятанных местным доктором под видом заразных больных, и получил за это в награду мебель из квартиры казненного доктора и все его имущество.
Но осторожные немцы усомнились в том, что операция будет так легка. Они опасались, что в лесу таятся русские солдаты из попавших в окружение полков.
Митрофан рассмеялся и посоветовал лучше расспросить об этом вожатую из бывшего пионерского лагеря, которая сама попалась им в руки. И когда вожатая, которую фашисты попытались привлечь на свою сторону, крикнула, что в лесу партизаны, они еще раз спросили у Царева: ручается ли он за свои слова?
Предатель поручился головой.
— Нарочно пугает, — сказал он, — комсомолка она, известно, с коммунистами заодно. А я даже больше знаю, там у них скрывается раненый летчик, за которого я тоже желаю награду получить как положено — тысячу марок. Мне деньги нужны на обзаведение пчеловодным инвентарем. Медом вас буду снабжать, господа немцы, лесным, душистым.
Все это он выведал у Лизочки и поэтому говорил уверенно,
Фашисты на всякий случай послали наряд солдат на катере. И к русскому проводнику переводчиком был приставлен тот самый белокурый очкарик, что был сначала так любезен и потом так жесток с Владленой Сергеевной.
И вот вверх по Ловати пенит воду военный катер, полный солдат в рогатых касках.
Солдаты смотрят по сторонам настороженно.
Команда то и дело измеряет дно.
Митрофан говорит без умолку:
— Молочные реки здесь, кисельные берега! Молочко коровки дают, щедрые от вкусных травок, с заливных лугов. А кисель в натуральном виде растет — по берегам и смородина, и малина, и ежевика, рви да вари…
А грибков, грибков, господа немцы! Мой папаша много их солил, варил, мариновал и в Питер к царскому двору доставлял…
А мед, мед так с лип вековых в наши ульи и тек золотым потоком… Целебный, ароматный… Купцы с ним чай пили, моего папеньку благодарили… Рубликами да пятерочками, царскими золотыми лобанчиками…
Нам кому бы ни угождать, лишь бы деньги платили.
Немцы не понимали его. А переводчик, которому, видно, надоела эта болтовня, лишь протирал очки да морщил нос. Он сочинял стихи, мечтал стать поэтом, воспевающим подвиги германцев в походе на восток, и сейчас больше думал о рифмах, чем об этой пустячной операции.