Искатели сокровищ
Шрифт:
Через полчаса начальник вытрезвителя докладывал дежурному по городу:
– Товарищ полковник, у нас тут… Не знаю прямо, как и сказать… К нам тут Ленин попал…
– Кто к вам попал?! Нанюхался что ли от своей клиентуры?
– А черт его знает, кто он на самом деле? Лыка не вяжет. Только про какую-то лошадь и корову все время спрашивает… Товарищ полковник, верите: ну Ленин и Ленин! Эх и похож! Вот это похож так похож! И подходить к нему боязно. Еле успокоили. Пришлось сказать, что лошади и коровы есть у каждого работника вытрезвителя.
– Документы какие-нибудь при нем имеются?
– Только визитка
Так печально – вытрезвителем и последующим выдворением к месту постоянной прописки в Барнаул – закончилось для актера Алтайского Краевого театра Драмы Ивана Емельяновича Рогульского его пребывание в столице. И не дано было ему выучить слова и мелодию песни «Нас венчали не в церкви». Так и не узнал он, как правильно пишется «в ногу».
Впрочем, тут надо было думать не о том, что из репертуара вождя напевать и насвистывать на сцене, а о том, как бы вовсе с нее не поперли. Позорное времяпровождение в столице сделало очень проблематичным продолжение актерской карьеры Ивана Емельяновича. А ведь какой она могла быть!
Природа по какой-то своей таинственной потребности (или проказы ради?) создает порой таких точных двойников известным лицам, что только диву даешься. Она, конечно, иногда и для простого человека вылепит некое его подобие – но уже не с таким тщанием, уже спустя рукава, уже как-то совсем по-человечески халтурно: «Ладно, и так сойдёт…»
Вот идешь ты, чисто выбритый, в свежей белой сорочке, в библиотеку за «Опытами» Монтеня, и вдруг из стайки собравшихся у пивного ларька опухших, смрадных выпивох раздается радостный крик в твою сторону: «Ё моё – Ляка! Иди, иди-ка сюда, угости кента пивком…» Ты прибавляешь шагу, а непризнанный тобой кент говорит обиженно собутыльникам: «Зазнался гад! А ведь одну зону мы с ним топтали. У него это уже вторая ходка была. И снова – за совращение малолеток… Погоди, а может, и не Ляка это, а? У Ляки морда как будто пошире была…»
Иван Емельянович Рогульский был, как говорится, вылитый Ленин.
Выбери у каждого из тех московских Ильичей-семинаристов его самую убедительную ленинскую черту да вылепи из собранного добра нового актера, – так и ему было бы далеко до той похожести. Рост, стать, голос, строение черепа и черты лица – нигде не убавить, не прибавить. Даже потребность простирать руку во время оживленного разговора вперед и вправо Иван Емельянович унаследовал от маменьки с папенькой, а не режиссерской муштрой нажил.
И все это богатство ушло в песок. Жена Ивана Емельяновича выражалась резче: «Другой бы с такой рожей уже сто раз Народным артистом был!..»
Страна не знала актера Рогульского. Кинематограф сторонился его. Центральные театры не приглашали.
Была-была на то веская причина.
Как чудесно совпадали у вождя и актера внешние данные, так со временем все более усугублялось одно существенное отличие.
Достоверно известно, что Владимир Ильич не отмечал известным российским макаром ни удачную охоту на зайцев в Шушенском, ни выход из печати «Детской болезни „левизны“ в коммунизме», ни победу над бундовцами на Поронинской конференции. Даже самые злые языки нигде не найдут подтверждения тому, что Ильич после взятия Зимнего дворца на радостях крепко поддал и до утра пел с товарищами «День настал веселый мая».
Иван
Актер Алтайского Краевого театра Драмы Иван Емельянович Рогульский пил.
…В кабинете начальника краевого управления культуры атмосфера, близкая к траурной. Траур на лице самой Екатерины Андреевны Коркиной, горькая печаль в глазах трех краевых культработников рангом пониже. «На ковре» в кабинете Екатерины Андреевны – режиссер драмтеатра Борис Петрович Романюк. За дверью, в коридоре, сидят актеры театра Рогульский и Мальков.
– Прославились, нечего сказать, – подытожила похождения Ивана Емельяновича в Москве Екатерина Андреевна. – Вот к чему приводит попустительство. Дай вовремя в театре этому Рогульскому от ворот поворот, не нажили бы такого позора. Алкоголик в роли Ленина – стыд и срам!
«Стыд и срам!» – подтверждало красноречивое молчание свиты Екатерины Андреевны.
– Раньше держался… – оправдывал свое попустительство Борис Петрович.
– Не падал во время представления со сцены в зрительный зал – это вы называете «держался»? – хмыкнула Екатерина Андреевна. – Очень мило… Впрочем, ладно. Все мы виноваты. Все мы влипли в историю. И всем вместе надо теперь искать выход из нее.
На лицах молчаливой культкоманды Екатерины Андреевны сразу отразилось виноватое: «Чего уж там – все мы вляпались в неприятную историю. Теперь надо всем засучить рукава и как-то выпутываться из нее».
– Что будем делать, Борис Петрович? Что делать, если задача для нас с вами не меняется – в юбилейном году ленинской теме в репертуаре театра быть! И быть не суррогатной, не для галочки, а яркой и убедительной.
Тут же три строгих взгляда исподлобья предупредили режиссера: «Смотри, прохвост, суррогата мы не потерпим!»
– Придется теперь утверждать в крайкоме партии другого актера, – как о неизбежной канители сказал Борис Петрович.
– Значит, вы теперь рекомендуете на роль Владимира Ильича Ленина Малькова?
– Малькова. Больше некого.
– Полагаете, что справится?
– Мальков – крепкий актер.
– И алиментщик впридачу… – показала свою осведомленность Екатерина Андреевна.
– Кто без греха…
– Ну, знаете, Борис Петрович! Опять вы за свое. Опять всепрощение, да? (Культсоратники Екатерины Андреевны насупились: «Ты что же это, сукин сын, – опять за старое!»). Не на роль какого-нибудь ловеласа рекомендуете человека. Неужели в труппе нельзя подобрать актера, в моральных качествах которого можно не сомневаться?
– Можно. И не одного, – скучно согласился Борис Петрович. – Только тогда у нас с вами не живой Ленин получится, а ходячий манекен.
– Уж вы теперь от своего выбора не отступитесь… Ну а этот Мальков, не к ночи будь сказано, – не злоупотребляет?
– Он в этой области умеренных позиций придерживается.
– Знаем мы ваши актерские «умеренные позиции в этой области», – горько усмехнулась Екатерина Андреевна. («Знаем мы вас, алкашей, как облупленных!» – дружно скривились трое). – А развелся он почему?