Искатели
Шрифт:
— Без вас меня заберут, — пригрозил Андрей.
…Машину мягко подбрасывало, мелькали перекрестки, ветер лихо посвистывал за стеклом. С трудом согнув больную ногу, Андрей забился в угол, стараясь не касаться даже полы скользкого шумного плаща. Марина сидела прямо, положив руки на колени. Было темно, Андрей видел лишь ее профиль на фоне проносившейся ночной улицы.
Подъезжали к дому Андрея. Шофер спросил, где остановиться.
— Дальше, на углу, — попросил Андрей. Ему хотелось выиграть еще секунду, другую.
В это время он вспомнил про деньги. Торопливо вытащил смятые бумажки,
Машина остановилась, шофер включил свет. Андрей сунул ему деньги, Марина стала спорить, и так прошла еще минута.
— Начисто мужскую самостоятельность режут, — философски заметил шофер.
— А женится человек — снова жена за такси платит, все финансы у нее в сумочке.
Он медленно перелистал бумажки, сунул их в карман.
— До свиданья, — сказала Марина.
Андрей медленно подал руку, медленно отворил дверцу. «Надо что-то сказать, спросить, так же нельзя», — повторял он. Ступив на землю, он присел от резкой боли.
— Может, вас проводить? — встревожилась Марина. Кусая губы, он мотнул головой. Дверца захлопнулась.
— Постойте, так же нельзя… — сказал он.
Заметив движение его губ, Марина приникла к стеклу. Поздно. Машина тронулась. В последний раз мелькнуло ее лицо с узкими скошенными глазами.
Пахнуло в лицо горьковато-сладким дымом, сверкнули красные глазки задних фонарей, — подпрыгивая, они уносились все дальше и дальше и скрылись.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Назавтра нога опухла, поднялась температура, врач уложил Андрея в постель, запретив даже читать. В комнате запахло лекарствами. Отец перетащил из столовой свое кресло, и Андрей впервые за много лет почувствовал себя на положении больного со всеми приятными и неприятными последствиями.
Людям, много и напряженно работающим, болезнь, несмотря на физические страдания, иногда приносит желанный покой. Андрей обнаружил, что способен спать по двенадцать часов в сутки, просыпаться и снова тонуть в полудреме.
За работой он вскоре забыл бы о Марине, сейчас же, когда дурацкий случай надолго вывел его из строя, ничто не мешало ему думать о ней целый день. Он пытался представить себе, что произошло на веранде… Любит ли Марина этого Вадима? За что вообще любят, и почему перестают любить?.. Разобраться в этих вопросах было невозможно.
Стоило закрыть глаза — и мысли уплывали в сон.
Он видел ее в белом халате врача. Она входит в комнату, наклоняется над ним. Волосы ее туго стянуты косынкой, только крохотный медный завиток свисает, блестя на солнце. Завиток быстро удаляется, приплясывая, как красный фонарик такси. Деревья закрывают его. А может быть, это и есть то счастье, которое ищешь всю жизнь?.. Андрей бежит по вагону, выскакивает на полустанке. Поезд уходит. На гулкой пустынной платформе остается женщина в красной фуражке. Андрей спрашивает у нее, не живет ли здесь Марина Сергеевна. «Фамилия?» — строго требует женщина. Андрей пожимает плечами. Женщина вздыхает, и оба долго стоят молча.
Допустим,
К вечеру, когда возвращалась с работы Катя, в комнате становилось шумно. Чтобы Андрей не скучал, Катя оставляла с ним Танечку и сама забегала каждые десять минут. Уложив всех, она приходила к Андрею.
— Когда ты все успеваешь? — удивился Андрей ее неутомимой хлопотливости. Катя работала чертежницей на том же заводе, где и муж.
Возвращалась она домой в половине седьмого, разогревала обед, кормила семью, мыла посуду, потом чинила, гладила, убирала; потом ужин, снова мытье посуды, потом надо было приготовить на завтра обед и завтрак. Ложилась она во втором часу, вставала в семь утра. Хорошо еще, что Николай Павлович ездил с Танечкой в детский сад. В обеденный перерыв Катя бегала по магазинам, закупала продукты, выбирать некогда — хватаешь, что подвернется… Федя кое в чем помогал, но Катя страх как не любила «кухонных мужиков». Мужчине положено дрова наколоть, починить что-нибудь по дому, словом — крупные дела. «Только так выходит, — с усталой смешинкой добавляла она, — что крупных дел у нас мало, все мелкие». Все это было Андрею не в новость, но теперь, наблюдая изо дня в день трудный быт сестры, он все чаще вспоминал о своих сотрудницах по лаборатории. За несколько минут до обеденного перерыва они тоже готовили кошелки, собирались, и Андрей ругал их за это! И как только звонил звонок, они исчезали и появлялись через час. Часто они даже не успевали перекусить или выпить чаю. Они с неохотой оставались работать на вечер, а он сердился и упрекал их в несознательности.
— Был бы ты женат, ты бы смотрел на вещи иначе, — говорила Катя.
Она часто думала о женитьбе Андрея, и хотела и боялась этой женитьбы.
Катя была старше брата на три года и после смерти матери чувствовала себя ответственной за его судьбу. Сама она вышла замуж рано, и это тоже укрепило в ней сознание превосходства ее житейского опыта. Она боялась, как бы Андрея не обкрутила какая-нибудь «фифа», беспокоилась, почему к Андрею не приходят в дом девушки, подозрительно допрашивала его: не может быть, чтобы он ни за кем всерьез не ухаживал.
Однажды, перебинтовывая ему больную ногу, она сказала:
— Привет тебе от Риты, я ее встретила сегодня.
— Да? — спросил он, грустно удивляясь своему равнодушию. Катя пытливо взглянула на него и начала рассказывать, как хорошо Рита выглядит, как она изящно одета. Андрей молча смотрел на склоненное лицо сестры, печально отмечая мелкие морщинки на висках, складки на шее, и вспоминал, что до войны, когда он познакомил Катю с Ритой, Катя выглядела девчонкой.
— Почему бы тебе не уйти с работы? — спросил он.