Искажение разума и другие преступления
Шрифт:
Джиллиан в моем сне опустила чай на столик и улыбнулась мне нежно, как я и помнил.
— Если я умру в больнице, — сказала она, не боясь слова «умру», хотя я не мог его произнести, — они заберут тебя.
— Но если ты ляжешь в больницу, они могут помочь, — ответил я, не мог произнести ничего, кроме слов, которые сказал в день того разговора. — Может, они могут тебя спасти.
— О, небеса, вряд ли кто-нибудь, кроме Бога, может меня спасти, Кит.
— Но они могут помочь. Хотя бы временно.
— Конечно. Я могу быть прикована
Боль росла в животе, та же боль, которую я ощущал при том разговоре. Ощущение неминуемой потери. Беспомощность, страх, сильная печаль. Но там был новый слой. Сожаления пронзили меня длинной шпилькой. Желание впиться в прошлое.
— Ты — красивый мальчик, — нежно сказала она. — Я не говорила тебе, но твое сострадание делает тебя красивым. Ты знаешь об этом?
— О чем ты?
— Тебе больно, когда другим больно. Ты хочешь помочь им так сильно, что это сводит тебя с ума. Это красивое качество. Я не так долго буду рядом, чтобы напоминать, так что хочу, чтобы ты пообещал мне, что не забудешь об этом, — она сделала еще глоток чая, словно ставила точку. — Ты понимаешь, Кит? Обещай, что не забудешь.
Я взял свой чай, поднес к лицу, чтобы скрыть дрожь губ.
— Я не забуду.
Эти слова повернули иглу сожалений.
— Твоя жизнь будет сложной, — продолжила она. — Мы оба знаем это. Тебе придется снова убежать. Ты почти взрослый, так что ты должен, — ее глаза, обрамленные мягкими морщинами, посмотрели на меня. — Беги, Кит. Найди место в мире и займи его. У тебя чудесные дары, и ты должен использовать их, чтобы пробить свой путь.
Я никогда не рассказывал Джиллиан о своих способностях, отчасти потому что боялся, что это отпугнет ее, отчасти потому что не понимал их так, чтобы объяснить, что умел делать. Но она знала меня лучше всех и приняла все, даже со странным поведением и возможными сверхъестественными способностями.
Она потягивала чай.
— Но, что бы ни случилось, ты же не потеряешь сострадание?
— Не потеряю, — пообещал я.
— Я рада это слышать. Ты всегда будешь красивым мальчиком, — она взбодрилась от этой мысли. — О, и красивым мужчиной!
Она радостно рассмеялась, и я могла думать лишь о том, что она не смогла увидеть, как я вырос и стал мужчиной.
Я хотел, чтобы она говорила. Слышать ее голос, юные нотки со странным треском ее возраста согревали душу, хотя боль вонзалась в грудь.
Видеть ее было больно. Видеть этот сон было еще больнее, ведь я знал, что она умерла. Через три недели после этого разговора я попрощался с ней.
В последние мгновения, когда ее легкие не выдерживали, и она едва дышала, я сидел у ее кровати, сжимая ее ладони, и дал ей галлюцинацию, чтобы успокоить ее.
Пляж, залитый солнцем, на Гавайях. Бирюзовая вода набегала с тихим шелестом на белый песок. Я сделал
Она всегда хотела отправиться на Гавайи, но не смогла позволить, потому что все время и деньги тратила на таких, как я. И я отправил ее туда.
Это был единственный раз, когда я создал такую галлюцинацию. Огромную и завершенную. Я пытался после этого повторить, но не получалось.
Мы сидели там вместе, наслаждались погодой и красотой, пока ее разум не угас… и как бы я ни тянулся своими ощущениями психика, я не мог отыскать ее.
Я резко проснулся.
Горе и стыд смешались во мне, оставшись после сна, но те эмоции прервало осознание, что я падал.
Через миг я упал на землю, рухнул на плечо и бедро. Я застонал от удара, но во рту пересохло, и прозвучал только хриплый шепот. Знакомый интерьер корабля Веры был вокруг меня, и рядом была кровать со спутанными одеялами.
Я понял две важные детали. Во-первых, корабль подпрыгивал и раскачивался, значит, он уже не был привязан к пристани в Дип-Ков. Во-вторых, на мне были только трусы.
К счастью, моя одежда висела на ближайшем стуле. Те же вещи, которые я носил несколько напряженных дней. Мне нужна была стиральная машина.
Я взял футболку и осторожно понюхал. Слабый аромат цитруса удивил меня. Я оделся, потягивая воду из бутылки, которую нашел в мини-холодильнике, и прошел на палубу. Солнце было низко на небе, но я видел только туманную погоду и открытую воду, не понимал, был рассвет или почти сумерки.
Вера была на месте капитана, держала штурвал. Она смотрела, как я осторожно шагаю к ней по качающейся палубе.
— Эй. Как ты?
— Сонный. Долго я спал?
— Почти пять часов. Сейчас чуть больше шести вечера, — она посмотрела на меня с тревогой. — Я пыталась разбудить тебя пару раз, но не вышло. Ты обычно так спишь после использования сил?
Нет, но я и не использовал так много сил. Я только научился делать другого человека невидимым, и мне не нужно было раньше так долго удерживать галлюцибомбу. И моя жизнь обычно не зависела от моих проекций.
Зато в таких обстоятельствах я узнал, что мои пределы были не такими, как я думал, и я обнаружил, что после выхода за эти пределы были последствия. Мертвый сон и болезненно яркие сны-воспоминания.
Но я не рассказал об этом, а сделал еще несколько неловких шагов и опустился рядом с Верой.
— Ты постирала мою одежду?
— Она уже воняла. Я не трогала твои трусы. Я не так хорошо тебя знаю.
— Логично. Ты забрала все свои артефакты?
— Ага.
Она сказала только это, и я не нарушал тишину. Не было смысла обсуждать, как она пыталась меня бросить, а потом я пытался бросить ее, а потом мы как-то оба избежали смерти, хотя на нас нападала банда.