Искра в аметисте
Шрифт:
Эта поездка с отцом была последней надеждой на сближение. Именно последней.
Невозможно заставить камни говорить, лед пылать огнем, а реку течь в обратную сторону, так моего отца невозможно было заставить полюбить. Ну, или хотя бы, проникнуться симпатией. Для служителя Брексты не существует любви и привязанности вовсе. Что там нам на занятиях говорили? Любят лишь одну единственную? Я, наивная, решила, что Вардас меня любит, а он выполнял приказ и следовал долгу. Питала надежду, что хоть с батюшкой мы найдем
Приятно ощущать себя такой незаменимой, не правда ли.
— И, Гинтаре, — отец, снова посмотрел на меня так серьезно, что аж кровь в жилах застыла, — туда, куда мы попадем, будет не так, как в королевском замке.
— Что может быть хуже того, что случилось в столице? — я все еще наивно полагала, что исчезновение Люди — самое ужасное событие в жизни, гибель наставника вообще оставила незаживающую рану, поэтому при любом воспоминании об этом, душа выворачивалась наизнанку.
— Поверь, путешествие в Навь окажется увеселительной прогулкой, по сравнению с поездкой в Сауросскую провинцию.
Я так понимала, это он меня воодушевлял.
— Лорд Савр никогда не скрывал своих неприязненных взглядов в отношении королевской власти. Еще при Крайстуте Саеры побаивались открыто выступать, а после смерти Уденга они сильно затаились, что стало наводить на подозрительные мысли, однако, они не участвовали тогда с мятежными лордами в восстании против молодого короля. Не провоцировали эльфийские власти на открытую конфронтацию. Поэтому долгое время было не до них.
— Мне вообще кажется, — задумчиво произнес бывший магистр, потирая бороду,
— что та нелепость, представленная мятежом, была не более, чем отвлекающим маневром.
— От чего? — он редко со мной делился своими домыслами, а тут такой поток.
— От самого настоящего заговора, более продуманного и опасного — нежели кучка недовольных вельмож в компании изящных худосочных существ из другого мира.
Что ж никто властью этой никак не подавится? Не понимаю благословения перед этими регалиями, от того и злюсь. Была бы самой худосочной герцогиней, наверняка бы сама в королевскую мантию зубами вцепилась, да так, что не отодрать.
— И запомни, — холодный тон отца отрезвлял не хуже куска льда за шиворотом, — чтобы ни случилось, даже если я погибну, о тебе будет кому позаботиться.
Ага, тут уж Легарт никуда не денется, а уж тетушки как рады будут доделать из меня леди окончательно.
Отец на меня странно посмотрел, пока я не сообразила, что по поводу кузена и теток высказалась вслух.
— Извините, —
Просто я не знаю, как мне реагировать на слова человека, приходящегося для меня отцом, но не имеющем никакой привязанности ни ко мне, ни к кому бы то ни было.
— У тебя есть дар, — просто и спокойно промолвил батюшка, — не забывай о нем и воспользуйся сразу же, как только придет время.
— А когда придет это время? — неуверенно спросила отра.
— Когда я дам знак!
Вот этот разговор и многие другие наши беседы во время путешествия, мне вспомнились неожиданно и абсолютно не к месту. А ведь память моя казалась далеким книжным шкафом с запертыми дверцами после дурманящего зелья и Зузанникых чар.
Но больше всего меня напугала эта новая отцовская ипостась. Был ли он хоть когда-нибудь человеком?
Пламя, уснувшее во мне, заключенное в клетку сковывающего колдовства, неожиданно забилось где-то в груди. О, нет-нет! Только не это! Если полыхнет — сметет все и всех на своем пути.
Надо сосредоточиться и пустить искру в руки, чтобы цепи раскалились и лопнули. Ну же! Я смогу… по крайней мере постараюсь.
Жар струями двинулся к плечам, а потом спустился, медленно двигаясь к запястьям, на которых были защелкнуты браслеты цепей. Боль невыносимая и жгучая… а я не замечаю никого и ничего вокруг от красного марева, что полыхнуло в глазах.
Вокруг меня загомонили и засуетились жадные до крови пленители, но все это было так не важно. Зузанна, с ошарашенным взором, пятилась назад, ее рука, оцарапавшая кожу на моей шее, обгорела и осыпалась пеплом, тлея на глазах.
Лорд Савр с выпученными глазами, схватил за волосы батюшку и стал, что-то ему кричать.
Все вокруг проносилось словно во сне. Бесконечном кошмарном сне…
— Огонь, Гинтаре, это невероятная сила, — слова отца снова всплыли в памяти, как привязчивая песенка юного менестреля, — смертельная и опасная, но в то же время благородная и спасительная. Никто тебя не сможет одолеть, если ты научишься ею управлять. А, чтобы этому научиться, надо усмирить гнев в своем сердце, обуздать ярость и избавиться от ненависти, что отравляет душу.
— Но разве во мне столько тьмы? — даже стало не по себе от такой картины моего внутреннего мира.
— Конечно! Ведь я, как никто другой, чую твою горечь и печаль. Ты так и не смирилась с потерями в своей жизни.
— Вот так легко забыть всех тех, кого любила?! — на глаза, от растерянности, навернулись предательские слезы.
— Не забыть. Отпустить боль и смириться…
Цепи на запястьях жгли руки. Металл пощелкивал, как попавшие в воду раскаленные камушки.