Искренность после коммунизма: культурная история
Шрифт:
Спешу добавить, что «искренность» далеко не новый предмет для теоретизирования. Как показывают классические исследования этого понятия, предпринятые Лайонелом Триллингом и Анри Пейр, критические суждения об искренности восходят по крайней мере к культуре Ренессанса 122 . В более поздних работах ученые стали возводить критическую философскую рефлексию об этом понятии – и о его китайском собрате, «чэн» – к еще более ранним временам, вплоть до Конфуция 123 .
122
Многие исследования обсуждаются в первой главе, но два из них наиболее важны для меня: Trilling L. Sincerity and Authenticity. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1971; Peyre H. Literature and Sincerity. New Haven: Yale University Press, 1963.
123
См. среди прочего: Korthals Altes L. Sincerity, Reliability and Other Ironies – Notes on Dave Eggers’ «A Heartbreaking Work of Staggering Genius» // D’Hoker E., Martens G. (eds) Narrative Unreliability in the Twentieth-Century First-Person Novel. Berlin: Walter de Gruyter, 2008. P. 107–128; An Yanming. The Idea of Cheng (Sincerity/Reality) in the History of Chinese Philosophy. New York: Global Scholarly Publications, 2008; Bretzke J., Sim L. The Notion of Sincerity (Ch’eng) in the Confucian Classics // Journal of Chinese Philosophy. 1994. № 21. P. 179–212.
В наши дни многие теоретики переосмысляют подобные исторические исследования искренности – и обращаются при этом скорее к будущему, чем к прошлому. С начала 1990-х годов и до нашего времени немало культурологов утверждало, что в современном обществе понятие искренности требует постпостмодернистского или какого-то иного теоретического переопределения. О необходимости подобного переосмысления говорят специалисты в самых разных академических областях – от юриспруденции до киноведения – и в самых разных регионах мира, от Китая до Ирана. Обращает на себя внимание сборник статей «Риторика искренности» (2009), который издали Эрнст ван Алфен, Мике Бал и Кэрол Смит. В него вошли работы по критической теории, литературе, театру, искусству, юриспруденции, а также другим областям и дисциплинам. Большая работа Адама Зелигмана, Роберта Уэллера, Майкла Пуэтта и Беннета Саймона посвящается ритуалу и искренности (2008). В книге Тимоти Майлнса и Керри Шинанан «Романтизм, искренность
124
Bal M., Smith C., van Alphen E. (eds) The Rhetoric of Sincerity. Stanford: Stanford University Press, 2009; Puett M. J., Seligman A. B., Simon B., Weller R. P. Ritual and Its Consequences: An Essay on the Limits of Sincerity. Oxford: Oxford University Press, 2008; Milnes T., Sinanan K. (eds) Romanticism, Sincerity, and Authenticity. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2010; Magill Jr. J. R. Sincerity: How a Moral Ideal Born Five Hundred Years Ago Inspired Religious Wars, Modern Art, Hipster Chic, and the Curious Notion That We All Have Something to Say (No Matter How Dull). New York: Norton, 2012; Beeman W. O. Emotion and Sincerity in Persian Discourse: Accomplishing the Representation of Inner States // International Journal of Sociology of Language-publication. 2001. № 148. P. 31–57; An Yanming. The Idea of Cheng; Assmann A. Authenticity – the Signature of Western Exceptionalism? // Straub J. (ed.) Paradoxes of Authenticity: Studies on a Critical Concept. Bielefeld: Transcript, 2012. P. 33–57; den Dulk A. Over de drempel: Voorbij de postmoderne impasse naar een zelf bewust engagement. De literaire zoektocht van Dave Eggers vergeleken met het denken van Friedrich Nietzsche en Albert Camus. The Hague: Allard den Dulk, 2004; Kelly A. David Foster Wallace and the New Sincerity in American Fiction // Hering D. (ed.) Consider David Foster Wallace: Critical Essays. Los Angeles: Sideshow, 2010. P. 131–147; Korthals Altes L. Blessedly post-ironic? Enkele tendensen in de hedendaagse literatuur en literatuurwetenschap. Groningen: E. J. Korthals Altes, 2001; Idem. Sincerity, Reliability and Other Ironies – Notes on Dave Eggers’ «A Heartbreaking Work of Staggering Genius» // D’Hoker E., Martens G. (eds) Narrative Unreliability in the Twentieth-Century First-Person Novel. Berlin: Walter de Gruyter, 2008. P. 107–128; Rosenbaum S. Professing Sincerity: Modern Lyric Poetry, Commercial Culture, and the Crisis in Reading. Charlottesville: University of Virginia Press, 2007; Jackson J. Real Black: Adventures in Racial Sincerity. Chicago: University of Chicago Press, 2005; Collins J. Over de drempel in the 90s: Eclectic Irony and the New Sincerity // Collins A. P., Collins J., Radner H. (eds) Film Theory Goes to the Movies. New York: Routledge, 1993. P. 242–264; Wallace D. F. E Unibus Pluram: Television and U. S. Fiction // Review of Contemporary Fiction. 1993. № 31 (2). P. 151–195; Gross F. «Brooklyn Zack Is Real»: Irony and Sincere Authenticity in 30 Rock // Funk W., Gross F., Huber I. (eds) The Aesthetics of Authenticity. Bielefeld: Transcript, 2012. P. 237–260; Garlinger P. All about Agrado, Or the Sincerity of Camp in Almod'ovar’s Todo Sobre Mi Madre // Journal of Spanish Cultural Studies. 2004. № 5 (1). P. 117–134; Barton P. R. The New Sincerity of Neo-Noir: The Example of the Man Who Wasn’t There // Conard M. T. (ed.) The Philosophy of Neo-Noir. Lexington: University Press of Kentucky, 2006. P. 151–167; Tse"elon E. Is the Present Self Sincere? Goffman, Impression Management and the Postmodern Self // Theory, Culture and Society. 1992. № 9 (2). P. 115–128; Wikander M. Fangs of Malice: Hypocrisy, Sincerity, and Acting. Iowa City: Iowa University Press, 2002; Chung Yupin, Jacobi Th. In Search of a New Sincerity? Contemporary Art from China // Workshop for Tate Liverpool. 2007. April 21; Ashton J. Sincerity and the Second Person: Lyric after Language Poetry // Interval(le)s. 2008–2009. № 2–3 ; Chen A. New Sincerity in a Postmodern World // The Midway Review: A Journal of Politics and Culture. 2009. № 4 (2) (Performatism.uchicago.edu/archives/WQ09.pdf); Anderson A. The Way We Argue Now: A Study in the Cultures of Theory. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 2006; Groys B. Unter Verdacht: Eine Ph"anomenologie der Medien. M"unchen: Carl Hanser, 2000; Markovits E. The Politics of Sincerity: Plato, Frank, and Democratic Judgment. University Park: Penn State University Press, 2008; Myers G. Entitlement and Sincerity in Broadcast Interviews about Princess Diana // Media, Culture and Society. 2000. № 22 (2). P. 167–185; Wampole Ch. How to Live without Irony // New York Times. 2012. November 17 ; Fitzgerald J. D. Not Your Mother’s Morals: How the New Sincerity Is Changing Pop Culture for the Better. Colorado Springs: Bondfire Books, 2012; Corcoran M. The New Sincerity: Austin in the Eighties // Corcoran М. All over the Map: True Heroes of Texan Music. Austin: University of Texas Press, 2005. P. 150–157; Klosterman Ch. The Carly Simon Principle: Sincerity and Pop Greatness // Weisbard E. (ed.) This Is Pop: In Search of the Elusive at Experience Music Project. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2004. P. 257–265; Gountas S., Mavondo F. Emotions, Sincerity and Consumer Satisfaction // Purchase S. (ed.) ANZMAC 2005 – Broadening the Boundaries: Conference Proceedings. Fremantle: UWA, 2005. P. 82–88.
Я не случайно привожу этот длинный список имен. Сама его величина превосходно показывает, насколько востребованна в наше время искренность в качестве темы научной рефлексии. Мой список также демонстрирует, почему понятие новой искренности привлекает всеобщее внимание именно сегодня: ученые охотно анализируют его как реакцию либо на постмодернизм, либо на (новую) медиакультуру 125 .
Нет ничего удивительного в том, что, привлекая столь широкое внимание ученых, исследования «новой искренности» достаточно быстро институционализируются. Семинары и статьи, посвященные этому тренду, прокладывают себе дорогу в престижные научные издательства и музеи 126 . В каждом из пяти университетов, где мне довелось учиться или работать во время написания этой книги, изучение новой искренности – независимо от моих собственных занятий – либо являлось предметом преподавания, либо обсуждалось на семинарах и конференциях 127 . В области славистики – той области исследований, с которой я знакома ближе всех, – данная тема также обрела вес. «Новая искренность» вызвала особый интерес на Славистском форуме 2001 года, а в 2008 и 2009 годах на конференциях AAASS (теперь переименованной в ASEEES) – главных форумах специалистов по России, Евразии, Центральной и Восточной Европе – проходили секции, озаглавленные «Искренность и голос» и посвященные современной русской поэзии 128 .
125
Это справедливо по отношению к работам, написанным Мэгиллом-младшим, ден Далком, Кортхалс Алтес, Келли, Коллинзом, Гроссом, Бартоном Палмером, Чангом и Якоби, Эштон, Ченом и Коркораном.
126
Упомянутый выше семинар Чанг и Якоби, посвященный нашему понятию, происходил в музее «Тэйт Ливерпуль»; исследования новой искренности, которые я перечисляю, публиковались в «Раутледже» и издательствах университетов Оксфорда, Кентукки, Техаса и др.
127
В конце 2000-х годов новая искренность обсуждалась в бакалаврских и магистерских курсах Томасом Вассенсом в Университете Амстердама, Лисбет Кортхалс Алтес – в Университете Гронингена, Робертом Макфарлейном – в Кембридже. В Университете Лейдена тема затрагивалась на конференции, посвященной риторике и искренности, по итогам которой был издан сборник: Bal M., Smith C., van Alphen E. (eds) The Rhetoric of Sincerity. В то же время в Университете Бергена та же тема обсуждалась по крайней мере на двух гостевых лекциях, одну из которых читал Алексей Юрчак, а другую – Дирк Уффельман; обе происходили в рамках исследовательского проекта, посвященного постсоветской языковой культуре (см. тезисы: www.hf.uib.no/i/russisk/landslide/guestlectures.html).
128
См. анонсы Славистского форума:Секция на AAASS была отменена по техническим причинам в 2008 году и вновь организована в 2009 году. Ее название – «Искренность и голос: современная русская поэзия на бумаге и в песне»; в ее рамках проходили доклады, касавшиеся искренности в поэзии Бориса Рыжего (Стюарт Голдберг и Мартин Дотри) и «новой парадигмы» в русской поэзии (Бригитта Обермайр). Полное описание секции см. в онлайновой программе конференции на сайте:иИнцидент, произошедший в сфере нидерландской литературы, даже в большей степени, чем ситуация в моей области, свидетельствует о том, как крепко укореняется понятие новой искренности в академических и литературных институциях. Этот случай связан с именем амстердамского профессора литературы Томаса Вассенса, пропагандировавшего понятие «позднего постмодернизма», которое он связывает с возрождающейся искренностью. Вассенса, который является также председателем жюри известной в Голландии литературной премии, в 2009 году обвинили в том, что он злоупотребляет своей академической властью, номинируя на «свою» премию только книги, которые соответствуют его критериям «позднего постмодернизма» и «новой искренности» (см. подробнее: Peters A. Een rebelse mandarijn // Volkskrant. 2009. April 17. P. 33).
Несмотря на растущее увлечение данной темой в академических кругах, до сего дня нет всеобъемлющего культурологического исследования риторики новой искренности. Данная книга – моя попытка предложить такой анализ. В ней я не только сопоставляю большое число западных и незападных авторских голосов, но и описываю развитие риторики новой искренности и, наконец, показываю, какое влияние эта риторика оказывает на современные творческие круги.
Этой попытке поставить вопрос о новой искренности в такой всеобъемлющей перспективе я глубоко обязана своим коллегам, работающим в смежных гуманитарных и социальных областях. В последние годы и в тех, и в других наблюдается всплеск интереса к эмоциям и аффектам 129 . В данной книге я с благодарностью учитываю идеи, высказанные специалистами по истории эмоций. Искренность, правда, как правильно заметил один из исследователей, «не является сама по себе аффективным состоянием… Это, скорее, оценка, которую дают адресаты высказываниям адресантов, полагая, что те правдиво выражают свои чувства и эмоциональные состояния… Искренность, таким образом, есть парадоксальное аффективное выражение, в котором присутствие или отсутствие данного качества в конечном счете утверждается не субъектом
129
Полезный обзор работ в относительно молодой исследовательской области истории или социологии эмоций (как в международном аспекте, так и в рамках славистики) см.: Plamper J. Emotional Turn? Feelings in Russian History and Culture: Introduction // Slavic Review. 2009. № 68 (2). P. 229–238. В качестве «привета» новорожденной дисциплине подзаголовок моей книги перекликается с важнейшей работой в данной области – «Страхом» Джоанны Бурк (Bourke J. Fear: A Cultural History. London: Shoemaker & Hoard, 2005).
130
Beeman W. O. Emotion and Sincerity in Persian Discourse.
Именно поэтому понятие искренности фигурирует во множестве недавних исследований эмоций в качестве предмета исторического анализа 131 . Эти исследования отрицают взгляд на эмоции как на локализованные в человеке психологические состояния. «Эмоции, – пишет ведущий теоретик эмоций Сара Ахмед, – следует рассматривать не как психологические состояния, а как социокультурные практики», которые могут действовать в качестве «фактора, формирующего политику или мир в целом» 132 . Новые теоретические интерпретации искренности следуют этому тезису Ахмед, когда оспаривают классические взгляды на искренность как на «выражение вовне внутреннего состояния, так чтобы другие могли стать этому свидетелями» 133 . Это традиционное определение опирается на жесткие бинарные оппозиции внутренне-личностного и внешне-телесного. Сегодня исследователи выступают за иное понимание термина, при котором искренность и театральность оказываются не диаметрально противоположны, а тесно переплетены 134 . Они стараются, говоря словами культурологов Мике Бал и Эрнста ван Алфена, защитить понятие искренности от «дуалистического представления о правильном и неправильном», постулируя, что «суть искренности не в том, чтобы „быть“ (being) искренним, а в том, чтобы „производить“ (doing) искренность» 135 . В основе моего исторического анализа также лежит интерес к тому, что искренность «делает» и как она «работает», а не к тому, чем она «является».
131
Много внимания уделено этому понятию, например, в работе: Reddy W. M. The Navigation of Feeling: A Framework for the History of Emotions. Cambridge: Cambridge University Press, 2001, а также в: Сафронова Ю. Смерть государя // Плампер Я., Шахадат Ш., Эли М. (ред.) Российская империя чувств: подходы к культурной истории эмоции: Сб. статей. М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 166–184.
132
Ahmed S. The Cultural Politics of Emotion. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2004. P. 9, 12. См. также: Reddy W. M. Op. cit.
133
Bal M., Smith C., van Alphen E. (eds) The Rhetoric of Sincerity. P. 3.
134
Программное обсуждение такого подхода см.: Ibid. P. 3–6; Rosenbaum S. Professing Sincerity. P. 12–13.
135
Bal M., Smith C., van Alphen E. (eds) The Rhetoric of Sincerity. P. 16.
ИССЛЕДОВАНИЕ ИСКРЕННОСТИ: ПОСТСОВЕТСКИЙ АНАЛИЗ
Современные интерпретации искренности существенно обогатили прежнее понимание этого явления. Однако им не хватает другого типа рефлексии. Эти прочтения обычно предполагают, что обсуждение по-новому понимаемой искренности может ограничиться Западной Европой и Соединенными Штатами. С помощью этой книги я надеюсь расширить дискуссию о новой искренности до более широкого транснационального масштаба. Я уже упоминала Китай и Болгарию. Просматривая существующую литературу по данной теме, я наткнулась на антологию современной индонезийской поэзии, построенную вокруг темы «Поэзия и искренность». В похожем на манифест новой искренности «Введении» редакторы выступают за «очищение» в современном глобализированном мире тех слов, которые «окружают нас, слов, которые убивают, и слов, которые были убиты» за счет прививания им… «искренности» 136 .
136
Sarjono A. R. Poetry and Sincerity // Sarjono A. R., Mooij M. (eds) Poetry and Sincerity: International Poetry Festival Indonesia 2006. Jakarta: Cipta, 2006. P. 9.
Вопреки мнениям многих знатоков дискурса новой искренности, оптимальное место для начала изучения этого дискурса обнаруживается далеко в стороне от англо-американского мира. Не там, а именно в России 1950-х годов термин «искренность» получил (и с тех пор никогда не терял) статус социально значимого слова; именно в России в самые первые годы перестройки литераторы ввели в оборот выражение «новая искренность», которое широко используется и по сей день; именно в России блогеры охотно пользуются этим выражением для создания своей идентичности.
Упор на российских блогерах, литераторах и критиках является моим вкладом в дело интеграции не-западноевропейских и не-американских культур в академическое обсуждение постпостмодернистского дискурса. И это важная цель: теоретические дебаты о позднем постмодернизме или постпостмодернизме в России идут весьма активно. Более того, вопрос «Что следует за постмодернизмом?» изначально являлся частью российских дискуссий о постмодернизме. В России понятие «постмодернизм» стало более-менее широко распространяться только в начале 1990-х годов 137 – и, помимо традиционалистского отвержения постмодернистских установок, «критическая война» 138 против него сразу включала в себя достаточно мощную самокритику. Множество российских художников и критиков, поначалу приветствовавших постмодернистский опыт, предпочли «преодолеть» его (или, как Анатолий Осмоловский, начать концептуализировать искусство «после постмодернизма», см. илл. 3) сразу после того, как он был осознан в качестве полноценной теоретической парадигмы.
137
По словам литературного критика Вячеслава Курицына, постмодернизм был «главной темой литературной критики» в первой половине 1990-х (см. в заключении книги: Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М.: ОГИ, 2000 (www.guelman.ru/slava/postmod/9.html).
138
Цит. по: Kukulin I., Lipovetsky M. Post-Soviet Literary Criticism // Dobrenko E., Tihanov G. (eds) A History of Russian Literary Theory and Criticism: The Soviet Age and Beyond. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2011. P. 293. В этой статье авторы дают полезный обзор проходивших в 1990-х годах дискуссий о постмодернизме в России (Ibid. P. 292–295), хотя и не упоминают существенной роли, которую сыграл в этих дискуссиях сам Липовецкий.
Илл. 3. Акустическая фотоинсталляция Анатолия Осмоловского «После постмодернизма остается только орать» (1992). (С разрешения www.osmopolis.ru)
Примерно с середины 1990-х годов мысль о том, что постмодернизм – или его образцовый советский вариант, московский концептуализм, – либо мертв, либо мутирует в новые формы, получила широкое распространение среди таких российских теоретиков, как Марк Липовецкий, Михаил Айзенберг, Михаил Эпштейн, Наталья Иванова и Вячеслав Курицын 139 . В 1994 году понятие «смерть постмодернизма» было буквально доведено до предела художником Александром Бренером: посредством голодовки он потребовал, среди прочего, положить конец постмодернизму, поставив ультиматум: «он или я» 140 .
139
См. среди прочего: Лейдерман Н., Липовецкий М. Жизнь после смерти, или новые сведения о реализме // Новый мир. 1993. № 7 ; Айзенберг М. Возможность высказывания // Знамя. 1994. № 6. С. 191–198; Эпштейн М. Прото-, или Конец постмодернизма // Знамя. 1996. № 3. С. 196–209; Курицын В. Время множить приставки: К понятию постмодернизма // Октябрь. 1997. № 7. С. 178–183. О проблеме выхода за пределы постмодернизма см. выступления с консервативных позиций Н. Ивановой и других на круглом столе «Литература последнего десятилетия» в журнале «Вопросы литературы» в 1998 году (Бирюков С. Литература последнего десятилетия – тенденции и перспективы <Интервью> // Вопросы литературы. 1998. № 2. С. 3–83).
140
Моя информация основана на рассказе Макса Фрая в чате «Салон интеллектуального общения» 10 апреля 2000 года (www.teneta.ru/archive-chat-2000/Apr10.html).
Бренер вскоре прекратил голодовку, однако понятие позднего постмодернизма или постпостмодернистской культурной эпохи в литературе (а также в кино, визуальных искусствах и новых медиа) стало все чаще появляться в научных публикациях к концу 1990-х годов. Российские учебники и университетские курсы по современной русской литературе также стали уделять внимания поздне- и постпостмодернистским тенденциям 141 , и в промежутке между концом 1990-х годов и сегодняшним днем те же тенденции обнаружились и в монографических исследованиях постмодернизма 142 . Наиболее заметный пример – «Паралогии» Марка Липовецкого (2008), часто цитируемое исследование «(пост)модернистского дискурса» в российском искусстве, литературе и кино. В этой книге автор рассматривает Россию как испытательную площадку, на которой проходит проверку на прочность гипотеза, предложенная Доуве Фоккемой: «поздний постмодернизм» – это «цезура» между ранней, радикально-релятивистской, и позднейшей, менее антимодернистской, фазами постмодерна 143 . Как и Фоккема, Липовецкий критически настроен по отношению к концепциям о смерти постмодернизма, однако его определение позднего постмодернизма вступает в активный диалог с подобными концепциями 144 .
141
См., например: Межиева М., Конрадова Н. Окно в мир: Современная русская литература. М.: Русский язык, 2006; Скоропанова И. Русская постмодернистская литература. С. 528.
142
См., например: Липовецкий М. Русский постмодернизм: Очерки исторической поэтики. Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т, 1997; Маньковская Н. От модернизма к постпостмодернизму via постмодернизм // Коллаж-2. М.: ИФ РАН, 1999, а также раздел «Постпостмодернизм» в кн.: Маньковская Н. Эстетика постмодернизма. СПб.: Алетейя, 2000. С. 307–328; заключение книги: Курицын В. Русский литературный постмодернизм; перепечатки статей Эпштейна о постпостмодернизме и конце постмодернизма в его книге: Эпштейн М. Постмодерн в России. М.: Изд-во Р. Элинина, 2002. См. также английские переводы: Lipovetsky M. Russian Postmodernist Fiction: Dialogue with Chaos. New York: M. E. Sharpe, 1999. P. 244–247; Epstein М. After the Future: The Paradoxes of Postmodernism and Contemporary Russian Culture. Amherst: University of Massachusetts Press, 1995; Epstein M. N., Genis A. A., Vladiv-Glover S. (eds) Russian Postmodernism: New Perspectives on Post-Soviet Culture. New York: Berghahn, 1999.
143
О позднем постмодернизме см.: Fokkema D. The Semiotics of Literary Postmodernism // Bertens J., Fokkema D. (eds) International Postmodernism. Amsterdam: John Benjamins, 1997. P. 15–43.
144
Липовецкий М. Паралогии: трансформации (пост)модернистского дискурса в культуре 1920–2000-х годов. М.: Новое литературное обозрение, 2008.
На распутье
2. Лэрн
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
стимпанк
рейтинг книги
Энциклопедия лекарственных растений. Том 1.
Научно-образовательная:
медицина
рейтинг книги
