Искры на ветру
Шрифт:
— Звучит действительно разумно, — гном задумчиво отхлебнул из кружки.
— Но Одеринг извратил её значение по-своему, как было угодно ему. Никогда не задумывался, что фразы «ценой своей жизни» и «ценой своей смерти», по сути, означают одно и то же? Вот и тогда в разуме Эдвальда жажда мести уравняла жизнь и смерть. Уже в покоях он вдруг сказал, что Эркенвальд заслуживает смерти, и что только так можно покончить с имперским владычеством раз и навсегда. Он хотел отрубить ему голову, но с одной рукой сделать этого не мог. Понимаешь, что это значило?
— Уж не хочешь ли ты сказать…
— Да. Он приказал мне
Таринор замолчал, но и Дунгар не вымолвил ни слова. Кружка застыла в дюйме от его губ, а сам он завороженно ждал продолжения рассказа.
— Я замахнулся, ударил и голова короля покатилась к ногам Эдвальда. Ну, а дальше всем всё известно, он схватил её за волосы и отправился на балкон показать всем, что война окончена. Когда об этом прознали имперцы, они казнили пленных. Король поддался мести и обрёк на смерть сотни людей.
— Его тоже можно понять, Таринор, — наконец сказал гном. — Эркенвальд убил его сестру, Мерайю…
— Её убили роды. А три раза до того дети рождались мёртвыми. Я, конечно, не повитуха, но сомневаюсь, что королева вообще была способна родить.
— В замке говорили, король изводил её ревностью.
— Разве на то не было оснований? Его жена родила рыжего мальчишку. Или об этом в замке не говорят?
— О чём там только не говорят, — вздохнул Дунгар, — я сам общался с повитухой, что принимала роды. Когда она увидела цвет волос ребёнка, её будто молнией пришибло. Страшнее, говорит, ей ни до, ни после не было. К слову, король хотел назвать сына Эдельбертом, в честь своего давнего предка-завоевателя, и его приближённые об этом прекрасно знали. Конечно, дети гибнут при рождении, такое не редкость, но в таком случае их всё же нарекают задуманным именем… Вот только тот ребёнок оказался погребён безымянным. Видать, у короля были серьёзные основания нарушить такую традицию. Не думаю, что дело в приписываемом ему безумии.
— Вот видишь, — сказал Таринор. — Недаром Эркенвальд приказал лорда островов Миррдаэн выдать сына для казни. К слову, что та повитуха говорила насчёт короны? Болтают, мол, король убил ей дитя.
— Байка, разумеется, — пожал плечами гном. — И притом байка глупая, ведь короны на нём тогда вообще не было. Король надевает её только по случаю, но откуда голытьбе об этом знать? Кто-то ляпнул, другой подхватил и понеслось…
— К тому же, если бы он действительно хотел убить младенца, наверняка справился бы и собственными руками.
— Даже представлять такое не хочу… — скривился гном. — Но всё же, сделай он иной выбор, жену можно было спасти.
— Может и так, Дунгар, — печально произнёс Таринор. — Эдвальд ещё говорил, что в Одерхолде живы остались бы и мать, и дитя. Но, думается мне, от горя он переоценивал мастерство тамошних повитух, а лекари Чёрного замка сделали всё, что могли.
— Что же он такого сказал? — от любопытства гном нахмурил брови, приоткрыл рот и даже чуть привстал со скамьи.
— Он повторял эти слова с того момента, как мы вошли в покои. И даже когда я уже занёс меч над шеей короля, за мгновение до его смерти, я услышал шёпот: «Прости меня, Мерайя.» — такими были последние слова Альберта Эркенвальда. Его смерть обрекла на гибель сотни заложников, многих из которых я знал. Отличные были парни… Да и потом, хоть король и не был безгрешным, но точно не заслужил остаться в истории чудовищем. В конце концов, ошибка Альберта стоила двух жизней, а то, что устроил Эдвальд, унесло куда больше.
Гном молча взглянул на стол и пригладил бороду, обдумывая сказанное наёмником. После этого он снова взглянул на Таринора, вздохнул и промолвил:
— Ты выполнял приказ. И виноват не больше, чем меч, который отсёк бывшему королю голову. Так или иначе, Эркенвальд уже был обречён. Единственное, что ты мог сделать — это составить ему компанию, но вряд ли ты этого хотел.
— Твоя правда, Дунгар. Этого я не хотел совсем. И всё же тот день не даёт мне покоя. Мог ли я что-то изменить и выбрать меньшее из двух зол? И какое зло было меньшим на самом деле?
— Вот чего я не люблю, Таринор, так это моральные дилеммы и философские споры. Невозможно всегда поступать правильно, уж поверь мне. Слишком часто в этом мире платят жизнью за честь и идеалы. И слишком редко это бывает оправданным.
— Не спорю. В общем, после этого я ушёл со службы.
— Так просто? Взял и ушёл?
— Я ведь не рыцарь, в вечном служении не клялся. Война закончилась, а я не хотел больше быть мечом в руках Однорукого. На военных собраниях Эдвальд часто говорил о долге перед страной, о независимости, о наследии предков, но только в тот самый момент в покоях королевы мне стало ясно, что вся эта война, все эти смерти были лишь ради того, чтобы один человек мог отомстить другому и отнять у него власть.
— Не слишком ты был сообразителен, — беззлобно заметил Дунгар. — Обычно войны ради того и затевают.
— Я был молод и глуп. Верил, что Эдвальд действительно ищет справедливости и что он имеет на то полное право. По-хорошему, всё должно было стать ясно уже после битвы на Руке лорда, когда он решил пойти на столицу, вместо того чтобы идти отбивать у имперцев собственный замок. А ведь там в заложниках держали Эрвина, его племянника. В итоге, когда имперцы в Одерхолде узнали, что король обезглавлен, они жестоко убили несчастного парня. Позже кого-то из них, конечно, выследили и казнили, но Эрвина Одеринга это к жизни не вернуло. Таким вот человеком был его величество в годы войны, а теперь, столько лет спустя мне приходится обращаться к нему за помощью. Успокаивает только то, что дело того стоит: Рейнары должны мне целое состояние.